Проблема теодицеи, как известно, состоит в "оправдании" Бога перед лицом зла, ощутимо существующем в созданном Им мире. В самом деле, почему в мире людей присутствуют зло и страдание? Все в конечном счете упирается в два события - в восстание Люцифера и первородный грех Адама и Eвы.
Василий Розанов в своем комментарии к "Поэме о Великом инквизиторе", размышляя о возможности построить убедительную версию теодицеи, рискнул сделать лишь одно предварительное замечание. Розанов предлагает вспомнить о существовании естественной связи между отцами и детьми. По его мнению, беспорочность детей есть явление кажущееся, поскольку преступность и греховность предков через деторождение в силу естественного закона наследования неизбежно передается детям. Именно эта родовая греховность и является согласно Розанову причиной страдания детей (Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М.Достоевского / Розанов В.В. Мысли о литературе. М., 1989, с.101).
В этой мысли нет ничего нового для христианской теологии. Догадка Розанова свидетельствует лишь о том, что он был плохо знаком с догматикой христианства, хотя много писал на религиозные темы. Уже первая книга Библии - Книга Бытия - утверждает, что наши прародители - Адам и Ева - были соблазнены сатаной: они вкусили от дерева познания добра и зла. В результате первородный грех стал передаваться из поколения в поколение в силу закона духовной наследственности.
Прежде чем рассмотреть вопрос о том, насколько справедлив порядок вещей, в котором дети расплачиваются за грехи отцов, я хотел бы остановиться на самом сюжете грехопадения. С точки зрения обыденной логики это совершенно непостижимо. В самом деле, разве мы выгоняем из дома своих детей за разовый проступок? Между тем, после изгнания Адама и Eвы из рая произошли самые чудовищные вещи, в том числе Освенцим и ГУЛАГ. Сюжет о грехопадении является мифологическим. Он говорит о том, что нарушение Адамом заповеди Бога было чем-то страшным, тем, что радикально разрушило отношения между человеком и Богом.
Первородный грех стал передаваться из поколения в поколение, и тогда объяснимым становится феномен страдания детей. В связи с этим возникает вопрос: можно ли считать детей совершенно непорочными существами? Августин в "Исповеди" описывает, как однажды ему удалось подглядеть ревность и ненависть младенца по отношению к молочному брату, которого раньше поднесли к груди матери. Беспорочность детей по мнению Августина связана скорее с их незрелостью, физической и душевной немощью. Что же касается Достоевского, то его отношение к детям было откровенно сентиментальным. Устами Ивана он вообще отвергает тезис о том, что дети могут страдать за грехи своих отцов:
"Если они на земле тоже ужасно страдают, то уж, конечно, за отцов своих, наказаны за отцов своих, съевших яблоко, - но ведь это рассуждение из другого мира, сердцу же человеческому здесь на земле непонятное. Нельзя страдать неповинному за другого, да еще такому неповинному!.. Слушай: если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети, скажи мне, пожалуйста? Совсем непонятно, для чего должны были страдать и они, и зачем им покупать страданиями гармонию? Для чего они-то тоже попали в материал и унавозили собою для кого-то будущую гармонию? Солидарность в грехе между людьми я понимаю, понимаю солидарность и в возмездии, но не с детками же солидарность в грехе, и если правда в самом деле в том, что и они солидарны с отцами их во всех злодействах отцов, то уж, конечно, правда эта не от мира сего и мне непонятна".
Далее о взрослых людях Иван замечает следующее:
"Они отвратительны и любви не заслуживают, у них есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло и стали "яко бози". Продолжают и теперь есть его. Но деточки ничего не съели и пока еще ни в чем не виновны".
В этих утверждениях можно ощутить явное угасание идеи первородного греха, произошедшее еще в Новое время и в эпоху Просвещения. Собственно говоря, поэтому аргумент против бытия Бога, опирающийся на факты страдания детей, был впервые внятно сформулирован именно в тот период. Я имею в виду "Поэму на разрушение Лиссабона" Вольтера, который задался совершенно очевидным вопросом: а в чем, собственно говоря, провинились дети, раздавленные на груди своих матерей?
Все же Достоевский в "Братьях Карамазовых" не уклоняется от обсуждения трудной проблемы детской жестокости, которая, очевидно, является проявлением греховности детей: лакей Смердяков научил Илюшу Снегирева зверской шутке - воткнуть иголку в кусок хлеба и предложить его ничего не подозревающей собаке. Именно это Илюша проделал с бедной Жучкой.
Греховностью, как уже говорилось выше, в силу наследования первородного греха поражены также души детские. Достоевский прямо об этом в романе ничего не пишет и даже отрицает греховность детей. Все же он сообщает в одной из статей "Дневника писателя" о детском покаянии следующее:
"Пяти-шестилетний ребенок знает иногда о Боге или о добре и зле такие удивительные вещи и такой неожиданной глубины, что поневоле заключишь, что этому младенцу даны природою какие-нибудь другие средства приобретения знаний... К числу таких ужасно трудных идей, столь неожиданно и неизвестно каким образом усваиваемых ребенком, я и отношу у этих здешних детей, как сказал выше, и это первое, но твердое и на всю жизнь незыблемое понятие о том, что они "хуже всех". И я уверен, что не от нянек и мамок узнает ребенок об этом" (Достоевский Ф.М. Дневник писателя, 1876, май, статья "Нечто об одном здании. Соответственные мысли" // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.23, Л., 1981, с.22).
При этом Достоевский очень точно чувствует солидарность во грехе взрослых людей. Человек - это существо, которое не может существовать вне отношений с другими людьми. Он не есть Робинзон на необитаемом острове собственного духа. Реальность жизни такова, что человек всегда связан с окружающими людьми и в том числе незримо несет вину за них.
Эту мысль Достоевский вкладывает в уста Маркела, брата Зосимы, умирающего от чахотки. Дело, однако, состоит в том, что знание о всеобщей ответственности, присутствующей в мире, дается скорее интуиции, чем разуму. По этому поводу Маркел замечает: "Всякий из нас пред всеми за всех и за все виноват... Не знаю я, как истолковать тебе это, но чувствую, что это так до мучения".
Буквально то же самое говорит старцу Зосиме Таинственный Посетитель: "Всякий человек за всех и за вся виноват, помимо своих грехов". Таинственный Посетитель также утверждает, что придет время, когда люди поймут это, и тогда настанет рай. Но прежде должен произойти период уединения, период индивидуализма, отрицающего коллективную ответственность за грех: "Ибо всякий-то теперь стремится отделить свое лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту жизни". Митя Карамазов уже после ареста готов принять на себя обвинение в убийстве отца и пострадать за это потому, что "все за всех виноваты".
Старец Зосима также учит о том, что люди на некоем глубинном уровне тесно связаны друг с другом: "Все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь - в другом конце мира отдается". И даже справедливый судья, судящий преступника, согласно старцу Зосиме, в каких-то очень глубоких слоях своей души виноват перед ним. Подвергая человека суду, необходимо, как считает старец Зосима, не забывать об этой вине и думать так:
"Ибо был бы я сам праведен, может, и преступника, стоящего предо мною, не было бы... Как ни безумно на вид, но правда сие... Одно тут спасение себе: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. Друг, да ведь это и в правду так, ибо чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват".
Эту незримую вину хорошо чувствуют многие герои Достоевского. Так, князь Лев Мышкин утверждает: "Вероятнее всего, что я во всем виноват. Я еще не знаю, в чем именно, но я виноват". Чувства смирения и всеответственности в той или иной мере переживают также другие герои Достоевского - Митя Карамазов, Грушенька, Маркел ("Братья Карамазовы"), Соня Мармеладова и маляр Миколка ("Преступление и наказание"), Неточка Незванова ("Неточка Незванова"), Степан Трофимович Верховенский, Иван Шатов и Хромоножка ("Бесы") и Андрей Версилов ("Подросток").
В "Записках из Мертвого дома" писатель также упоминает одного очень набожного арестанта, который постоянно читал Библию. Однажды он намеренно бросил в плац-майора кирпичом. За это его прогнали через строй. Через три дня он умер в больнице. Умирая, он признался, что всего лишь хотел пострадать за свой грех.
Но как в таком случае быть с вопросом о возможной солидарности в грехе между отцами и детьми? Как уже говорилось выше, Достоевский такую солидарность нередко отрицал. Вопрос о духовной наследственности минимально обсуждается, в частности, в книге Джеймса Сайра "Зачем вообще во что-то верить?" (Симферополь, 2002). По мнению Сайра, недоумевая по поводу наследования первородного греха, мы забываем о том, что человек это социальное существо, которое является звеном в длинной цепочке поколений. Нравится нам это или нет, но мы зависим от прошлого. Просто такова структура этого мира (Сайр Дж. Зачем вообще во что-то верить? Симферополь, 2002, с.173).
К этому объяснению прибегают также многие другие известные в христианском мире апологеты. Так, Питер Крифт и Рональд Тачелли в "Справочнике по христианской апологетике" (Симферополь, 2011, с.109) пишут о "таинстве солидарности" человечества. Стоит только иметь в виду слово "таинство", которое подразумевает то, что не все здесь очевидно и понятно.
Закон духовной наследственности вполне подобен закону наследования генов: если человек злоупотребляет алкоголем, испорченные им гены будут неизбежно передаваться потомкам. И все же перечисленные выше соображения не исчерпывают проблему до конца. В связи с этим симптоматично, что вопросом справедливости наследования грехов задавались еще еврейские пророки, которых трудно заподозрить в неортодоксальности и модернизме. В частности, Иеремия, описывая жизнь народа Божьего после возвращения из плена, сообщает:
"В те дни уже не будут говорить: "Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина", но каждый будет умирать за свое собственное беззаконие; кто будет есть кислый виноград, у того на зубах и оскомина будет" (Иер.31:29-30).
А вот что утверждает пророк Иезекииль:
"Зачем вы употребляете в земле Израилевой эту пословицу, говоря: "Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина"? Живу Я! - говорит Господь Бог, - и не будут вперед говорить пословицу эту в Израиле. Ибо вот, все души - Мои; как душа отца, так и душа сына - Мои; душа согрешающая - та умрет" (Иез.18:2-4).
Некоторые теологи и философы в связи с проблематичностью самой идеи наследования первородного греха предлагают вообще радикально пересмотреть эту концепцию. Так, Джон Хик полагает, что первородный грех есть не столько последствие сознательного бунта человека против Бога, сколько проявление в человеке слабости и невежества (Мерфи Н., Эллис Дж. О нравственной природе Вселенной. М., 2004, с.275). Другие радикальные теологи усматривают в первородном грехе проявление унаследованной в ходе эволюции и оставшейся в человеке животной природы. Однако столь радикальное переосмысление доктрины первородного греха производит впечатление чрезмерного - оно явно нарушает границы идентичности христианства.
Христианские апологеты в своем подавляющем большинстве все же признают закон духовной наследственности, рассматривая его в качестве неизбежного условия существования самого человеческого рода. Об этом свидетельствует то, что люди иногда ощущают незримую вину за дела предков. Так испанский король Хуан-Карлос в 1992 году почти извинился за то, что испанская королевская чета - Фердинанд II Арагонский и Изабелла Кастильская - за пятьсот лет до этого изгнали евреев из Испании.
Тему ответственности детей за грехи отцов иллюстрирует фильм Татьяны Фрейденссон "Дети Третьего рейха", представляющий набор интервью с потомками известных нацистов. Фильм был показан по Первому каналу в июле 2013 года и его при желании можно найти в Сети. Кроме того, позднее по материалам фильма Т.Фрейденссон написала книгу под тем же названием (М., 2013).
Некоторые дети нацистских вождей были равнодушны к преступлениям своих отцов. Другие, в частности такие как дочь Генриха Гиммлера Гудрун, сами стали нацистами, но многие все же ощущали вину. Эта вина иногда была очень острой. В результате внучатая племянница Германа Геринга Бетина сочла необходимым пройти процедуру стерилизации. Прошел процедуру стерилизации также ее брат.
Поразительны также признания Никласа Франка, сына гауляйтера Польши Ганса Франка, ответственного за уничтожение миллионов евреев в концлагерях, расположенных на территории этой страны. Никлас очень остро чувствовал свою ответственность за то, что совершил его отец, хотя никакого отношения к его преступлениям он вообще не имел. Насколько можно понять из фильма, его брат Норман вообще отказался иметь детей. И уже сам факт того, что многие "дети третьего рейха" каялись, явно противоречит представлению о чисто индивидуальной ответственности за грехи.
Если исходить из концепции первородного греха, в значительной мере становятся понятными причины неблагополучия этого мира и в том числе страдания детей. Мир глубоко искажен первородным грехом, именно поэтому в нем возможны всякие ужасы, но Достоевский такое решение проблемы, как следует из сказанного выше, не выдвигал и не разрабатывал.
Все зло можно условно разделить на природное и моральное. Под природным злом понимаются природные катастрофы, болезни и старость. Под моральным - злые поступки людей.
Стандартным решением проблемы происхождения морального зла является ссылка на свободу воли человека, которую Бог даровал ему. Человек может свободно самоопределяться не только в добре, но и во зле. Именно этим обстоятельством можно объяснить обилие в мире зла, совершаемого людьми. Любая попытка Бога воспрепятствовать злым поступкам людей будет посягательством на священный дар свободы.
Сегодня ссылки на свободу воли как на причину существования морального зла в мире, в том числе страданий детей, стали обычным аргументом христианских апологетов, размышляющих над проблемой теодицеи. Они полагают, что спрашивать: "Где был Бог?" - означает освобождать людей от моральной ответственности за собственные проступки. Такого рода теодицея в свое время пространно разрабатывалась Августином. Сегодня этот подход развивает в числе прочих великий американский логик и теолог-кальвинист Алвин Плантинга, использовавший так называемую логику возможных миров. Ознакомиться с его соображениями на русском языке можно в книге "Бог, свобода и зло" (Новосибирск, 1993).
Совершенно очевидно, что свобода воли человека - это крайне ценный дар, ради которого можно вытерпеть многое. Фридрих Шиллер по этому поводу как-то заметил: "Бог попускает злу свирепствовать в мире, чтобы не уничтожить восхитительное явление свободы" (цит. по Иванов-Разумник. О смысле жизни. СПб., 1908, c.15).
Согласно этой теодицее свобода человека является неким высшим благом. В принципе Бог мог создать мир, в котором существуют лишь одни минералы или автоматы, не способные совершать злые поступки. Но гораздо лучшей альтернативой было сотворение мира, в котором существуют наделенные свободой человеческие существа. Но если Бог всемогущ, почему Он не создал мир, в котором действуют свободные существа, которые никогда не совершают злых поступков? Именно о такой возможности писали философы-скептики Энтони Флю и Джон Макки.
И все же по мнению большинства теологов, разрабатывающих теодицею свободной воли, в том числе Алвина Плантинги, создание свободных существ, никогда не совершающих злых поступков, в принципе не возможно. Такая возможность аналогична предложению создать квадратный круг или еще что-нибудь, содержащее внутреннее логическое противоречие.
Брюс Литтл в своей книге "Бог и бессмысленное зло" (Симферополь, 2008) отмечает, что сегодня многие христиане испытывают неудовлетворенность от традиционной теодицеи. При этом Литтл обращает особое внимание на споры вокруг этого вопроса, имевшие место в Америке после 11 сентября 2001 года. Позиция самого Литтла состоит в том, что помимо страданий, которые рождают большее благо, есть также обширный раздел бессмысленного зла, положительный остаток которого гораздо меньше пережитых страданий.
Литтл пытается построить собственную теодицею, которая учитывала бы наличие именно такого зла. Он называет свое решение "теодицеей сотворенного мироустройства". Это сложная конструкция, включающая в себя множество соображений. Однако в сердцевине ее лежит вполне традиционный тезис Августина, который сводится к тому, что человек обладает свободой воли и именно эта свобода является причиной запредельно злых дел, которые творятся людьми в нашем мире.
Различие с Августином состоит в данном случае в том, что Литтл не пытается всегда обнаружить в страданиях какое-либо реальное благо, превышающее объем этих страданий. Страдание может вообще быть бессмысленным и порождаться самой свободой воли человека, способного совершать по отношению к ближнему не только добрые, но и злые поступки. Бог допускает моральное зло, но это не означает, что Он хочет, чтобы человек страдал.
Дело однако в том, что ценность дара свободы начинает блекнуть на фоне того объема зла, который совершают люди в этом мире. В самом деле, почему Бог больше ценит право на свободу серийного маньяка-убийцы Андрея Чикатило, чем право на жизнь его жертв, в том числе детей?
Помимо апелляции к свободе человека как к источнику морального зла есть мнение, что опыт страдания и столкновения со злом очень важен для духовного роста. Такую теодицею сформулировал в свое время Ириней Лионский, полагавший, что наш мир является не гедонистическим раем, в котором можно расслабиться, а суровым местом, где выковываются высокие качества души человека.
Ириней, насколько я понимаю, высказал эту идею в самом общем виде. В наши дни такого рода теодицею более-менее подробно разработал теолог Джон Хик. Он полагает, что Бог изначально создал возможности для зла с целью дать человеку шанс для самосовершенствования. Идея эта очень спорная, поскольку Бог как бы оказывается творцом зла. Питер Крифт и Рональд Тачелли в "Справочнике по христианской апологетике" (Симферополь, 2011, с.123) склоняются к мысли, что без грехопадения страдание и зло едва ли можно было оправдать в качестве двигателя совершенствования души.
Теодицея Иринея кардинально отличается от теодицеи Августина, но все же мне кажется, что их можно рассмотреть как взаимодополняющие. При этом вовсе не обязательно думать, что зло изначально было создано Богом. Однако для нашего отпавшего от Бога мира, неотделимого от зла, теодицея Иринея может работать. Бог в состоянии превратить зло в добро. Страдания, искушения и даже падения являются результатом свободы воли человека, однако все это можно использовать для совершенствования качеств души. Здесь можно сослаться на известное место из Послания апостола Иакова:
"С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка" (Иак.1:2-4).
Итак, искушения могут рождать в человеке терпение. Однако, добрые плоды могут быть и у зла, причиняемого плохими людьми, а также болезнями. В этом смысле показательны слова старца Зосимы. "Горе узришь великое, - учил старец Зосима Алешу, - и в горе сам счастлив будешь. Вот тебе завет: в горе счастье ищи". Кроме того, в рукописных заметках к роману "Преступление и наказание" Достоевский сообщает:
"Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом,- есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания... Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием" (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.7. Л., 1973, с.154).
У Достоевского вообще можно обнаружить целый культ страдания. Он был твердо убежден в том, что страдание очищает и закаляет душу. Эту мысль я хотел бы проиллюстрировать высказыванием французского философа румынского происхождения Эмиля Чорана:
"Только страдание изменяет человека. Все остальные опыты и феномены не могут изменить его сущностный характер или углубить имеющиеся у него определенные предпосылки вплоть до его полного изменения. Из скольких уравновешенных женщин страдание сделало святых? Абсолютно все святые испытывали невообразимые страдания. Трансформация их была не следствием божественного вмешательства, чтения Священного Писания или взятого на себя обета одиночества. Ежеминутное страдание, чудовищное и длительное, подарило им миры, о которых никто не может и помыслить, интенсифицировало и углубило их духовную жизнь до такой степени, до какой не может быть интенсифицирована и углублена полная размышлений жизнь обычного человека... Как много можно извлечь из страдания, из этого проклятого сокровища, которое спасет или убьет тебя, сделает из тебя все что угодно, только не посредственность! Люди не понимают, что с посредственностью нельзя бороться иначе как с помощью страдания. Дух и культура сами по себе не производят серьезных изменений. Но страдание способно изменить огромное количество вещей" (Чоран Э. Страдание).
При этом ценность свидетельства Чорана особо значима, поскольку он вовсе не был мазохистом. Это философ-пессимист, ставший затем антинаталистом, то есть человеком, убежденным в том, что рождаться в этот мир вообще не стоит и рождать детей не стоит тоже, поскольку сам этот мир является жутким местом, а жизнь человека наполнена страданиями и всегда заканчивается смертью. И все же Чоран писал о ценности для человека опыта страдания.
Из страдания в самом деле можно извлечь некий полезный урок. Если человек никогда не страдал, он едва ли сможет научиться состраданию. Дело, однако, в том, что этот рецепт решения проблемы теодицеи работает лишь до определенных пределов. Начиная с какого-то момента, страдание начинает человека разрушать. Физик и теолог Джон Полкинхорн справедливо говорил, что некоторые люди способны возвыситься над своим страданием, но в других оно уничтожает все человеческое (Полкинхорн Дж. Наука и богословие. Введение. М., 1998, с.104).
Сошлюсь здесь на суждение Варлама Шаламова - писателя, прошедшего в период культа личности через колымские лагеря. Как известно, Александр Солженицын подобно Достоевскому благословил свой опыт пребывания в лагере. Однако Шаламов, сидевший в самых страшных лагерях, считал что тяжелый опыт пребывания в колымских лагерях не рождал в людях ничего доброго:
"Лагерь - отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключенный, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели... Каждая минута лагерной жизни - отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел - лучше ему умереть" (Шаламов В. Красный крест).
В Новом завете устами апостола Павла сказано: "... Любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу" (Рим. 8:28). Правда, Шаламов был атеистом, но язык не поворачивается осудить его за слова, приведенные выше. Когда страдание переходит некую меру, оно в самом деле начинает разрушать человека, также как и слой гуманности, который существует в нем. Не случайно, что Шаламов вынес из колымских лагерей убежденность в крахе самого проекта под названием "человек".
В истории Израиля Бог часто называл древних евреев за их грехи, прежде всего за поклонение иным богам. Сегодня многие теологи и священнослужители аналогичным образом объясняют природные и техногенные катастрофы - эпидемии, землетрясения, паводки, пожары и так далее.
Относительно недавний пример - землетрясение в Японии, приведшее к аварии на атомной станции Фукусима-1. Характерна реакция на эту катастрофу режиссера и апологета православия Никиты Михалкова. В одном из выступлений на TV он сообщил, что природные катаклизмы являются наказаниями, которые посылает Бог за грехи человеческие, наказаниями, которые, в сущности, полезны, поскольку заставляют их, наконец, подумать о своей душе и смысле жизни.
Стереотипным примером такого подхода к объяснению природного зла может служить статья "Благотворное и очистительное цунами" православного иерарха Феодора Зисиса, профессора Фессалоникийского университета. В ней "анализируются" причины разрушительного цунами, произошедшего 26 декабря 2004 года в приморских областях Юго-Восточной Азии и погубившего в одной только Индонезии около 130 тысяч человек. Автор усматривает причину этой катастрофы в грехах людей, в том числе в сексуальных прегрешениях, свойственных курортным зонам. Но неужели жертвы этого цунами были развращеннее обитателей Лазурного побережья или Мальдив?
Здесь уместно вспомнить об уже упоминашемся лиссабонском землетрясении 1755 года. Оно было объявлено многими иерархами Римско-Католической Церкви наказанием, может быть еще умеренным, за грехи человеческие. В ответ в "Поэме на разрушение Лиссабона" Вольтер вопрошал: разве Лиссабон по развращенности своих жителей превосходил чем-то Париж или Лондон?
Мэр Лиссабона маркиз де Помбал с негодованием отнесся к взглядам тех, кто увидел в землетрясении наказание Божье. При этом поведение самого маркиза было вовсе не безупречным - он способствовал сожжению на костре монаха-иезуита Габриэля Малагриды, который усмотрел в землетрясении именно кару Божью. Учитывая масштабность и предельную жестокость землетрясения, стершего с лица земли целый город, монаха обвинили в клевете на Бога.
Однако маркиз де Помбал сделал также много хорошего. Он организовал извлечение людей из завалов, распространил анкету, где спрашивалось, какие признаки предшествовали катастрофе, и, таким образом, стал одним из основоположников сейсмологии. Кроме того, он упразднил инквизицию в Португалии и изгнал из своей страны иезуитов.
Тем не менее теологи часто продолжают пользоваться объяснением, согласно которому природные катастрофы - это гнев Божий. Совсем недавний пример - выступление по TV патриарха Кирилла, который объяснил пандемию коронавируса тем, что люди на Западе создали бездуховное "общество потребления". Странно, однако, слушать гневные речи патриарха против "общества потребления", учитывая, что этот человек далеко не аскет, а его любовь к дорогим вещам стала даже причиной скандала в обществе.
Замечу также, что коронавирус действует совершенно не избирательно. Он косит людей самых разных сословий, и правых, и виноватых, а тяжелее всего от него страдают бедные люди, далекие от какого-либо "общества потребления". Вместе с тем, лидеры церквей и простые верующие обычно склонны объяснять природные катастрофы именно гневом Бога, раздраженного человеческими грехами.
Я хочу прокомментировать такого рода объяснения высказыванием одного русского мужика из воспоминаний русского писателя начала ХХ века Викентия Вересаева. Как для врача для него было совершенно понятно, что с эпидемиями нужно бороться, в том числе внедряя методы общественный гигиены. Но простые люди часто думали совершенно иначе. Означенный выше мужик по поводу эпидемии холеры и хлопот врачей относительно гигиенических мер прямо и без всяких затей заявил:
"Холера от кого - от Бога идет? Ну, и уповай на Бога, молись, кайся во грехах. А для них, что Бог, что помойная яма - все одно" (Вересаев В. Воспоминания. М., 1982, с.375).
"Для них" - это фраза относится к врачам, пытавшихся остановить эпидемию. И не случайно, что на этой почве в России были холерные бунты.
На самом деле нет необходимости в природных катастрофах видеть кару Божию за грехи людей. Симптоматичен сюжет Евангелия от Луки, где Сам Спаситель заметил, что погибшие при падении Силоамской башни не были греховнее прочих людей (Лук.13:15). Есть, конечно, кары Божии и за грехи. Вместе с тем, можно предположить, что многие катаклизмы происходят вовсе не поэтому, а по причине того, что после грехопадения Адама природа стала враждебной по отношению к человеку, и это проявляется в числе прочего в природных катаклизмах.
Новую оптику при оценке феномена страдания дает понимание того, что наша надежда опирается не на идею абстрактного Бога, с которой можно встретиться и в среде внеконфессиональных верующих, а на Иисуса Христа. Он совершенно не похож на богов иных мировых религий. Он Сам в ходе Крестных Мук пережил непомерное страдание и после этого воскрес. Я напомню мысль философа-атеиста Людвига Фейербаха, который в книге "Сущность христианства" ("Das Wesendes Christenthums", 1841) заметил, что Бог христианства уникален именно тем, что это страдающий Бог (Фейербах Л. Сущность христианства. М., 1965, с.94).
Иисус Христос страдал, а потому Он вполне понимает нас, и именно к такому Богу мы можем приблизиться без страха. Бог, Который Сам страдал, не может не откликнуться на наши молитвы. В свою очередь мы сами должны испытывать солидарность со Христом в Его страдании. Дж.Морлэнд и Уильям Крейг в книге "Философские основания христианского мировоззрения" (2003) по этому поводу замечают:
"Когда Бог просит нас принять страдания, которые кажутся незаслуженными, бесцельными и ненужными, размышления о кресте Христовом придают нам моральные силы и смелость, чтобы нести крест, возложенный на нас Богом" (цит. по Гарднер Л. Где Бог, когда мы страдаем? Симферополь, 2009, с.292).
И это вполне соответствует словам Евангелия: "Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною" (Мф.16:24). А еще Бог сказал: "Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни" (Отк.2:10).
Следует обратить особое внимание на то, что наш Бог не только страдал, но и победил страдание. В результате Воплощения и Искупления мы стали новыми тварями. Апостол Павел по этому поводу сказал: "Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое" (2 Кор.5:17).
Муки на Кресте распятого Бога - это самое страшное, что было в истории мироздания, и тем не менее за Распятием последовало Воскресение, а потому наша религия в конечном счете является оптимистичной. Именно это дает нам силы переносить страдание, которое постигает нас. По словам апостола Павла, мы "с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться" (Рим.8:17). И как заметил отец Андрей Кураев, Бог пришел в мир, чтобы победить зло, а не объяснить его (Кураев А. Генезис зла: человек и не только / Проблема зла и теодицеи. М., 2006).
Основанием для того, чтобы принять Бога, несмотря на присутствие в созданном Им мире страданий, является и то, что мы имеем живой опыт общения с Ним. Отец Георгий Чистяков, размышляя над фактами страдания детей, умирающих от рака, задается вопросом - "Зачем все это?" и далее сообщает:
"Не знаю. Но знаю, что Христос соединяется с нами в беде, в боли, в богооставленности - у гроба умершего ребенка я чувствую Его присутствие. Христос входит в нашу жизнь, чтобы соединить нас перед лицом боли и беды в одно целое, собрать нас вместе, чтобы мы не остались в момент беды один на один с этой бедой, как некогда остался Он. Соединяя нас в единое целое перед лицом беды, Он делает то, что никто другой сделать не в силах. Так рождается Церковь" (Отец Георгий Чистяков. Нисхождение во ад).
Линн Гарднер - автор книги "Где Бог, когда мы страдаем" (Симферополь, 2009) - человек, на долю которого тоже выпало много горя, присоединяется к такому решению и пишет:
"В конечном счете проблема страдания решается не на теоретическом уровне, а на практике - верой в распятого и воскресшего Христа. Лучший ответ - Сам Иисус. Он знает, что происходит с нами. Держитесь за Него. Он заслуживает полного доверия. Страдающие найдут окончательный ответ именно в Нем" (Гарднер Л. Где Бог, когда мы страдаем. Симферополь, 2009, с.47).
Варлам Шаламов в отличие от Солженицына был атеистом и, думается, что верующий человек все же способен извлечь нечто доброе даже из самых страшных страданий. Однако не факт, что объем этого добра будет превышать объем пережитого страдания. Выход здесь состоит в том, что, страдая ради Христа, человек стяжает себе славу на небесах. И именно это упование дает силы переносить страдание. При этом надежда на Бога дает нам силы жить в обстоятельствах, когда мы окружены опасностями и страданиями. "Мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся",- писал апостол Павел (2 Кор.4:8).
Интересно, что Шаламов в своих "Колымских рассказах" писал о том, что наиболее стойко в колымских лагерях держались женщины и "религиозники". И это не случайно, а если Бога нет, откуда страдающие христиане получают силы?
Одним из свидетельств странной стойкости христиан в ужасающих условиях нацистских концлагерей является книга "Убежище" голландской христианки Корри тен Боом (Свет на Востоке, 2004), которая в период второй мировой войны за деятельность по спасению евреев вместе с сестрой Бетси попала в лагерь Равенсбрюк.
Поразительным моментом этой книги является то, что Бетси, пребывая в нечеловеческих условиях, оказалась способной молиться и благодарить Бога за страдания в соответствии с известным местом из Первого Послания апостола Павла Фессалоникийцам: "Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите" (1 Фес.5:16-18). Столь же просветленной была ее смерть. Более того, эта просветленность оставила следы даже на ее умершем теле (Корри тен Боом. Убежище. Свет на Востоке. 2005, с.229).
Атеисты, чтобы продемонстрировать несостоятельность христианского теизма, часто опираются на опыт страдания в концентрационных лагерях. Все, что написано о Холокосте и о ГУЛАГе, вполне ужасно, однако даже в таких нечеловеческих условиях, как уже говорилось выше, более достойно вели себя люди, надеющиеся на Бога и страдающие ради Него. В качестве примера хотел бы привести соображения австрийского психоаналитика Виктора Франкла, который сам побывал в Освенциме. В своих воспоминаниях он заметил, что выживали в лагере главным образом те, кто сохранял волю к жизни, основой которой было представление об ее смысле. При этом многие находили опору для жизни именно в религии (Франкл В. Основы логотерапии. Психотерапия и религия. СПб., 2000, с.140).
Итак, наша убежденность в том, что страдание людей не опровергает бытия Бога, опирается в том числе на практику живого общения с Ним, Который ощущается нами как Абсолютное Добро и Который утешает нас в страданиях.
В заключение я хотел бы подчеркнуть, что все предложенные выше способы решения проблемы теодицеи работают лишь в определенных пределах. Теодицея - это, возможно, самая трудная проблема христианской теологии. Спасительный выход здесь можно попытаться обнаружить в "убежище невежества", то есть в осознании немощи и ограниченности человеческого разума.
Такой выход может показаться кому-то нечестным. Тем не менее, я думаю, что в данном случае именно "убежищем невежества" нам придется воспользоваться. Здесь я хотел бы сослаться на авторитет Иммануила Канта, у которого есть эссе с откровенно провокационным названием - "О неудаче всех философских попыток теодицеи" (1791).
Подвергнув логическому анализу известные ему решения проблемы, Кант, как следует из самого названия эссе, пришел к выводу об их неудаче. Однако при этом философ не рассматривал данное обстоятельство в качестве признака несостоятельности веры христиан во всемогущего и всеблагого Бога. Кант просто предложил отдать себе отчет в явных ограничениях и немощи нашего разума при решении столь глобальных вопросов:
"В подобных вещах не так много значит мудрствование, как искреннее признание бессилия нашего разума, как честность, не позволяющая человеку искажать свои мысли в ложном высказывании, сколь бы благочестивыми ни были намерения, с которыми это постоянно делается" (Кант И. О неудаче всех философских попыток теодицеи / Кант И. Трактаты и письма. М., 1980, с.73).
Думается, что соображения Канта все же являются экстремальными. Некие подходы к решению проблемы теодицеи нащупать можно. Тем не менее до конца решить ее в пределах земного существования в самом деле невозможно. И этот тезис вошел даже в классические учебники по теологии. Так, в своем фундаментальном учебнике "Христианское богословие" (СПб., 2009) Миллард Эриксон пишет, что "полное разрешение проблемы зла лежит за пределами человеческих возможностей". Он также замечет:
"При рассмотрении проблемы зла нам не следует питать слишком больших надежд и ожидать слишком многого. Нас должно удовлетворить и нечто меньше, чем полное разрешение вопроса. Важно осознавать, что это очень серьезная и трудная проблема, быть может, одна из самых серьезных и трудных из всех интеллектуальных проблем, с которыми сталкивается теизм" (Эриксон М. Христианское богословие. СПб., 2009. С. 347, 355).
Замечу, однако, что конкурирующее мировоззрение - атеизм - тоже не решает проблему существования зла до конца. В самом деле, почему в материальной Вселенной присутствует зло, ведь его в принципе могло и не быть?
Православный теолог Алексей Ильич Осипов справедливо замечает, что понимание конечных вопросов бытия вообще дано нам Богом лишь в той мере, в какой это необходимо для решения сугубо практического вопроса спасения души. Это означает, что мы всегда будем не понимать до конца многие догматы нашей религии. Было бы вообще странным, если бы мы, ограниченные и грешные люди, понимали бы их до конца (Осипов А.И. Из времени в вечность. Посмертная жизнь души. М., 2009, с.102).
Итак, при решении проблемы теодицеи мы в конечном счете вынуждены сослаться на немощь нашего разума. Иллюстрацией в этом смысле может служить книга "Письма скептику" (Новосибирск, 1999), составленная из писем, которыми обменивались теолог-христианин Грегори Бойд и его отец-скептик Эдвард Бойд.
Грегори Бойд в этой книге приводит следующую аналогию. Допустим, мы оказались в Нормандии в момент, когда союзники высадили десант и стали теснить войска Адольфа Гитлера. Смогли бы мы разобраться во всех стратегических решениях союзников и понять, что происходит? Едва ли. В силу своей ограниченности мы также не в состоянии понять все решения Бога. И это связано с тем, что в Космосе идет духовная война - Богу противостоит воля сонмов ангелов, восставших против Него, а потому разобраться во всех событиях на нашей земле мы просто физически не в состоянии. И одна из причин зла, которое существует в этой Вселенной, состоит именно в действиях этих ангелов зла (Бойд Э., Бойд Г. Письма скептика. Новосибирск, 1999, с.29).
Часто мы вообще не можем сказать ничего внятного о причинах своего страдания и страданий ближних. Об этом свидетельствует, в частности, Книга Иова. И сколько ни вопрошал Иов Бога, он не получил реального ответа на вопрос о причинах своих вполне конкретных страданий. В результате всех стенаний Иова Бог все же смилостивился и ответил ему "из бури". Но речь Творца состояла главным образом из вопросов, на которые Иов при всем желании не мог ничего ответить: "Где ты был, когда Я полагал основания земли?", "Кто положил меру ей?", "На чем утверждены основания ее?" (Иов.38:4-6).
Все это свидетельствует о том, что есть вопросы, которые можно поставить, но на которые мы не получаем слишком внятного ответа в пределах жизни в этом мире. В подобной ситуации нам остается лишь довериться Богу. Питер Крифт и Рональд Точелли по этому поводу замечают: "Мы не можем объяснить видимое нами зло, но мы можем объяснить, почему мы не можем его объяснить" (Крифт П., Точелли Р. Справочник по христианской апологетике. Симферополь, 2011, с.108).
В самом деле, мы являемся ограниченными и грешными людьми. Между тем, как известно, в соответствии с Нагорной проповедью Иисуса Христа лишь "чистые сердцем" Бога узрят (Мф.5:8). И как справедливо заметил Филип Янси, для Бога в полной мере рассказывать человеку о причинах существования зла - это все равно, что объяснять теорию Альберта Эйнштейна моллюску (Мизи Т., Хабермас Г. Верую, ибо истинно! Рациональная обоснованность христианства. Симферополь, 2013, с.260).
В этом смысле рельефным примером является книга пастора Рональда Данна "Когда небеса молчат" (Новосибирск, 1998), сын которого, страдавший от маниакально-депрессивного психоза, покончил с собой. Излагая историю своей депрессии, доходившей до пределов психического расстройства, Данн пишет, что в различных книгах он обнаружил с десяток объяснений того, почему эта беда произошла с его сыном. Но по признанию Данна "ни один из доводов не был в полной мере исчерпывающими" (Данн Р. Когда небеса молчат. Новосибирск, 1998, с.60).
И это вовсе не потому, что кто-то еще не разместил всеобъемлющее решение проблемы теодицеи в Сети. Повторюсь, дело здесь состоит именно в том, что попытки окончательного решения этой проблемы наталкиваются на неустранимый барьер немощи нашего разума.
Наша жизнь всегда существует в контексте мира невидимого. Именно поэтому рациональное мышление, ограниченное рамками этого мира, в попытках решить конечные вопросы бытия будет всегда сталкиваться с апориями и логическими парадоксами. Замечу, что это касается не только теологии. В формальной логике и теории множеств тоже присутствуют логические парадоксы. Нам опять же придется лишь довериться Богу. Пастор Данн по поводу причин трагической потери своего сына пишет:
"Что же касается меня, признаюсь, я все еще не нашел ответ на свой вопрос. В ответ я по-прежнему слышу лишь гробовое молчание. Но ничего страшного. Я верю Господу... Моя уверенность покоится в Нем, в Том, Кто возлюбил меня и жизнь свою положил за меня" (Там же, с.72).
Жизнь была до конца трагичным явлением, если бы она заканчивалась вместе со смертью. Но это не так. Бог воздаст нам за страдания, если не здесь, то за пределами земного мира. Мы будем воскрешены Богом, как сказано в Откровении Иоанна: "И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло" (Отк.21:4).
Еще можно вспомнить высказывание из Первого послания к Коринфянам апостола Павла: "Не видел того глаз, не слышало ухо, не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор.2:9). В Послании к Римлянам апостол Павел также сообщает: "Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас" (Рим. 8:18).
Но дело не в том, что Бог обещает нам happy end - соразмерное воздаяние за страдание и всеобщее успокоение. Дело не в механической компенсации пережитых страданий, а в том, что праведников в конце концов ожидает столь великая радость, что в ней забудутся все пережитые ими страдания. Наше решение проблемы страдания, таким образом, вселяет в душу человека ощутимую и обоснованную надежду, тогда как атеизм человека этой надежды лишает вообще. На фоне ужасов, ежедневно происходящих в этом мире, сама жизнь может показаться абсурдным явлением. Однако вера в Спасителя нашего Иисуса Христа способна придать ощутимый смысл жизни даже в условиях страдания.
Настоящий документ размещен на сайте RussianLutheran.org с согласия автора. Документ нельзя распространять без разрешения автора.