Эту истину Достоевский вкладывает в уста Сони Мармеладовой ("Преступление и наказание"). Узнав от Родиона Раскольникова о том, что он убил старуху-процентщицу и Лизавету, Соня умоляет его попросить прощения у людей, но прежде всего поцеловать землю, которую он осквернил своим преступлением. С таким же требованием обращается к Николаю Ставрогину Иван Шатов ("Бесы"): "Целуйте землю, облейте слезами, просите прощения!" - вскричал он, схватывая его за плечо". Странно, однако, что ни Соня, ни Шатов не просят прежде совершить самое главное, а именно покаяться в грехе перед Богом.
В романе "Подросток" святой странник Макар Иванович Долгорукий также воспевает единение человека с землей. По его утверждению, тому, кто возвращается к ней, Бог отпускает грехи. Восстановив свои связи с землей, человек как бы обретает безгрешность и возвращается в потерянный рай. Мотив поклонения Матери-Земле с особой силой присутствует в последнем романе Достоевского "Братья Карамазовы" в поучениях старца Зосимы:
"Знай меру, знай сроки, научись сему. В уединении же оставаясь, молись. Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби, ищи восторга и исступления сего. Омочи землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои. Исступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий, да и не многим дается, а избранным".Умирая, старец сначала обращается с молитвой к Богу, а затем целует землю, этим самым как бы соединяя небесное и земное:
"Он вдруг почувствовал как бы сильнейшую боль в груди, побледнел и крепко прижал руки к сердцу. Все тогда встали с мест своих и устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще с улыбкой взирая на них, тихо опустился с кресел на пол и стал на колени, затем склонился лицом ниц к земле, распростер свои руки и, как бы в радостном восторге, целуя землю и молясь (как сам учил), тихо и радостно отдал душу Богу".Замечу, что далее в главе "Кана Галилейская" Алеша Карамазов, переживая религиозное озарение, обращается не к Богу, а падает на землю, целует ее и клянется любить ее вечно:
"Он не остановился и на крылечке, но быстро сошел вниз. Полная восторгом душа его жаждала свободы, места, широты. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звезд. С зенита до горизонта двоился еще неясный Млечный Путь. Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю. Белые башни и золотые главы собора сверкали на яхонтовом небе. Осенние роскошные цветы в клумбах около дома заснули до утра. Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною... Алеша стоял, смотрел и вдруг как подкошенный повергся на землю.Алеша, таким образом, обращается не к Небу, а исступленно целует Землю. Позднее он в связи с этим сможет сказать: "Кто-то посетил мою душу в тот час". Но при этом, как это ни странно, он вообще не употребляет здесь слова "Бог".Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее, любить во веки веков. "Облей землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои..." - прозвенело в душе его. О чем плакал он? О, он плакал в восторге своем даже и об этих звездах, которые сияли ему из бездны, и "не стыдился исступления сего". Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров Божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, "соприкасаясь мирам иным". Простить хотелось ему всех и за все и просить прощения, о! не себе, а за всех, за все и за вся, а "за меня и другие просят", - прозвенело опять в душе его. Но с каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его. Какая-то как бы идея воцарялась в уме его - и уже на всю жизнь и на веки веков. Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга. И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь свою потом этой минуты".
"А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша старица, на покаянии у нас жила за пророчество: "Богородица что есть, как мнишь?" - "Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого". - "Так, говорит, Богородица - великая мать сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная и всякая слеза земная - радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собой землю на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет, таково, говорит, есть пророчество". Запало мне тогда это слово. Стала я с тех пор на молитве, творя земной поклон, каждый раз землю целовать, сама целую и плачу. И вот я тебе скажу, Шатушка: ничего-то нет в этих слезах дурного; и хотя бы и горя у тебя никакого не было, все равно слезы твои от одной радости побегут. Сами слезы бегут, это верно. Уйду я, бывало, на берег к озеру: с одной стороны наш монастырь, а с другой - наша Острая гора, так и зовут ее горой Острою. Взойду я на эту гору, обращусь я лицом к востоку, припаду к земле, плачу, плачу и не помню, сколько времени плачу, и не помню я тогда и не знаю я тогда ничего".В данном отрывке новым, интересным и даже шокирующим является попытка отождествления Богородицы с "матерью сырой землей". И вовсе не случайно, что эта мысль высказывается "старицей", осужденной за ересь. Но даже эта мысль далеко не самая радикальная из тех, которые Достоевский посмел вложить в уста Хромоножки. "Природа и Бог одно есть" - говорит она, высказывая тем самым чисто пантеистическое суждение.
Говоря о мотивах язычества в романе "Бесы" стоит вспомнить слова Петра Верховенского о революции, которые он использует в беседе с Николаем Ставрогиным после визита к "нашим", то есть к заговорщикам: "Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал... Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам..." Упоминание о "старых богах" - это, конечно, метафора, но я так и не понял, почему Достоевский использовал здесь именно эту метафору.
Мать-Земля - очень древняя мифологема, идущая из первобытного мышления. И она периодически возрождается. В качестве современного примера можно указать на близкую к мышлению New Age идею английского химика и биолога Джеймса Лавлока, который в книге "Гея: Новый взгляд на жизнь на Земле" ("Gaia: a New Look at Life on Earth", 1979) оценил Землю в качестве живого, сознающего себя существа.
Был ли согласен сам Достоевский с пророчествами старицы из монастыря? По-видимому, отчасти, да. Но где почерпнул писатель столь странные идеи и как он совмещал их с христианством?
Источником поклонения природе и Матери-Земле в творчестве Достоевского могла быть утопия Жан-Жака Руссо, прославлявшего "добродетельного дикаря", находящегося в гармонии с природой. Такого же рода мотив присутствовал и у немецких романтиков, например у Фридриха Шиллера, которого Достоевский очень любил. Не случайно Дмитрий Карамазов сочувственно цитирует балладу Фридриха Шиллера "Элевзинский праздник":
"Чтоб из низости душою
Мог подняться человек
С древней матерью-землею
Он вступил в союз навек".
Православие испытало сильное влияние язычества, особенно в крестьянской среде. Земля с древних времен у всех народов называлась матерью и наделялась божественными атрибутами. С тех пор от ее почитания осталось очень мало, почти ничего. Тем не менее, в XIX веке, когда еще существовало крестьянство, почитание земли проявлялось в разнообразных народных легендах и обрядах. Классик русской этнографии Сергей Максимов в книге "Крестная сила. Нечистая сила. Неведомая сила" описывает целый набор поверий, связанных с почитанием земли. Примером может служить обычай, покидая надолго Родину, брать с собой горсть земли (Максимов С.В. Крестная сила. Нечистая сила. Неведомая сила. Кемерово, 1991, с.326). Следует упомянуть также обычай целовать землю при переселении на новое место. Об этом обычае, кстати, писал сам Достоевский в своем журнале "Время" в статье, посвященной крестьянам-переселенцам.
Своеобразный пантеизм и мотив почитания земли можно обнаружить в энциклопедии народной религиозной поэзии - в Голубиной книге, с которой Достоевский, по-видимому, был знаком. В Голубиной книге Мать-Сыра Земля жалуется Иисусу Христу на грехи, которыми ее оскверняют люди, и это перекликается со словами Сони Мармеладовой: она просит Раскольникова покаяться, поклониться земле и поцеловать ее. Добавлю, что в Голубиной книге присутствует отождествление Богородицы с Матерью-Сырой Землей. На параллели такого рода обращал внимание Георгий Федотов (Федотов Г.П. Мать-Земля (к религиозной космологии русского народа) // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Т.2. СПб., 1992, с.67). На параллели между Богородицей и Матерью Сырой Землей в свое время указывал православный советский теолог-неформал Феликс Карелин в работе "История первоначальных отношений человека и земли" (самиздат).
Стоит отметить, что отождествление в среде крестьянства Богородицы и Матери-Земли характерно не только для православного Востока, но и для католического Запада. Во многих древних католических церквах стоят статуи Богородицы черного цвета - по цвету земли. На древнерусских иконах Богородица часто изображается покрытой темным (темно-красным, темно-коричневым, черным) платком, и это тоже можно истолковать как пережиток культа матери-земли (Самосознание России).
Любопытно, что эти наивные народные полуязыческие верования в случае почитания Матери-Земли перекликаются с построениями крупнейших представителей русского религиозного ренессанса - со взглядами отца Сергия Булгакова и Вячеслава Иванова. Александр Зандер в книге "Тайна добра. Проблема добра в творчестве Достоевского" (Франкфурт-на-Майне, 1960, с.42-44) проводит параллели между пророчествами Хромоножки и поэзией двух крупных русских поэтов и философов - Владимира Соловьева и Вячеслава Иванова, в творчестве которых присутствует мотив поклонения земле. В связи с этим имеет смысл привести здесь стихотворение Владимира Соловьева "Земля-Владычица":
"Земля-владычица! К тебе чело склонил я,
И сквозь покров благоуханный твой
Родного сердца пламень ощутил я,
Услышал трепет жизни мировой.
В полуденных лучах такою негой жгучей
Сходила благодать сияющих небес,
И блеску тихому несли привет певучий
И вольная река, и многошумный лес.
И в явном таинстве вновь вижу сочетанье
Земной души со светом неземным,
И от огня любви житейское страданье
Уносится, как мимолетный дым".
Согласно Достоевскому, земля - это не только источник жизни, но и духовности. Очень характерны два его высказывания из "Дневника писателя":
"В земле, в почве есть нечто сакраментальное. Если хотите переродить человечество к лучшему, почти что из зверей поделать людей, то наделите их землею - и достигнете цели" (Достоевский Ф.М. Дневник писателя, 1876, июль и август, статья "Земля и дети" // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.23. Л., 1981, с.98).Еще в "Дневнике писателя" Достоевский сообщает:
"Учитель мужика "в деле веры его" - это сама почва, это вся земля русская, что верования эти как бы рождаются вместе с ним и укрепляются в сердце его вместе с жизнию" (Достоевский Ф.М. Дневник писателя, 1877, май-июнь, статья "Любители турок" // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.25, Л., 1983, с.168).
Некоторые авторы утверждают, что Церковь считала грехом бросаться на землю ничком и "лежать на чреве" (Демин В.Н. Тайны русского народа. М., 1997, с.468). Но здесь с обвинением в адрес героев Достоевского, по-видимому, не стоит спешить. Так, в "Историческом описании Козельской Оптиной пустыни" присутствует рассказ о блаженной Дарьюшке, которая во время странствования целовала землю и благодарила Бога, создавшего эту землю (Фудель С.И. Наследство Достоевского. М., 1998, с.171).
Симптоматично, что Сергей Максимов в книге "Крестная сила. Нечистая сила. Неведомая сила" причисляет Мать-Сыру Землю вместе с такими стихиями как Царь-Огонь и Вода-Царица - не к "нечистой силе", а к "неведомой силе" (Максимов С.В. Крестная сила. Нечистая сила. Неведомая сила. Кемерово, 1991, с.325).
Обвинение в адрес Достоевского было бы вполне состоятельным, если бы он учил любить землю как единственный объект почитания. Однако в религиозном мире писателя земля и природа рассматриваются скорее как творение Божие. И все же Земля - это в определенной мере загадка для богословия, и многие русские философы были очень не равнодушны к этой теме. Отец Сергий Булгаков в книге "Свет Невечерний" (1917) поместил следующий гимн Земле:
"Великая Матерь, земля сырая! В тебе мы родимся, тобою кормимся, тебя осязаем ногами своими, в тебя возвращаемся. Дети земли, любите матерь свою, целуйте ее исступленно, обливайте ее слезами своими, орошайте потом, напояйте кровью, насыщайте ее костями своими! Ибо ничто не погибает в ней, все хранит она в себе, немая память мира, всему дает жизнь и плод. Кто не любит землю, не чувствует ее материнства, тот - раб и изгой, жалкий бунтовщик против матери, исчадие небытия.Но можно ли будучи христианским писателем почитать природу? Гилберт Честертон в биографии Св.Франциска Ассизского заметил, что с приходом христианства природе больше не поклоняются, но зато ее теперь в полной мере можно любить.Мать земля! Из тебя родилась та плоть, которая соделалась ложеснами для воплотившегося Бога, из тебя взял Он пречистое Тело Свое! в тебе почил Он тридневен во гроб! Мать земля! Из тебя произрастают хлебный злак и виноградная лоза, коих плод в святейшем таинстве становится Телом и Кровью Христовыми, и к тебе возвращается эта святая плоть! Ты молчаливо хранишь в себе всю полноту и всю лепоту твари" (Булгаков С. Свет Невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1994, с.166).
Добавлю к этому лишь то, что некоторые христианские писатели, например, Джон Толкин, изображали природу как "одушевленное средоточие чар" и в связи с этим они также не вполне справедливо получали обвинения в неоязычестве (Колдекот С. Тайное пламя. Духовные взгляды Толкина. М., 2008, c.100-102).
Действие романов Достоевского обычно происходит в городе. Тем не менее, единение с Богом согласно Достоевскому не отрывает человека от других людей и от земли, напротив, укрепляет эти связи. Здесь есть смысл напомнить об утопии Сада, крестьянской общины, объединенной верой в Христа, которую писатель конструирует на страницах "Дневника писателя": "Человечество обновится в Саду и Садом выправится - вот формула", - пишет он (Достоевский Ф.М. Дневник писателя, 1876, июль и август, статья "Земля и дети" // Достоевский Ф.М. Полн. cобр. cоч. Т.23. 1981, с.98).
Разделение людей и земли есть по мнению Достоевского несомненный признак отъединения человека от Бога. И этот тезис звучит сегодня особенно актуально в связи с угрозой экологического кризиса, глубинный источник которого состоит в размывании христианских основ европейской культуры и нравственного отношения к природе. В этом смысле от романов Достоевского можно протянуть ниточку к построениям современных христианских богословов, разрабатывающих тему экотеологии. Мы не должны принимать его утопию Сада, но должны вполне принять его почитание природы.
Настоящий документ размещен на сайте RussianLutheran.org с согласия автора. Документ нельзя распространять без разрешения автора.