Чтение Книги Иова говорит нам о том, что Бог может оставить вопрос человека без внятного ответа, требуя веры там, где компетенция разума заканчивается. Но этому смирению часто предшествует откровенный бунт. В частности, Иов пытался постичь конечные причины страдания, исходя из узких человечьих мерок, но такого рода попытки согласно Книге Иова заведомо обречены на неуспех. Тем не менее его вопросы к Богу были вполне оправданы, о чем засвидетельствовал сам Бог, который в конце книги осудил не Иова, а его "благочестивых" друзей.
В связи с этим существуют множество версий относительно того, чем эти самые друзья Иова провинились перед Богом, Которого они так благочестиво защищали в своих речах. Некоторые авторы усматривали грех друзей Иова в том, что они думали не столько об Иове, сколько о том, чтобы спасти свое уютное мировоззрение и защитить себя от вполне понятного страха перед возможностью крушения жизни, которое способно произойти даже с таким благочестивым человеком, как Иов. Но есть и другие версии. В частности, Иммануил Кант заметил, что в отличие от Иова его друзья рассуждали не по правде, а так, как если бы их втайне подслушивал Господь, милость Которого они надеялись заслужить своими благочестивыми речами (Кант И. О неудаче всех философских попыток теодицеи // Кант И. Трактаты и письма. М., 1980, с.73).
Книга Иова свидетельствует о том, что в некоторых случаях ропот просто неизбежен. В связи с этим философ и литературный критик Григорий Померанц говорил, что "друзья Иова отымают у страдания права на ропот". В таком праве иной ортодокс, пожалуй, усомнится, но так может думать лишь человек, которого никогда всерьез в жизни не прижимало. И думается, прав все же Померанц, который писал:
"Представление о том, что роптать вообще не должно, несколько отзывается монофизитством, выдвигая идеал человека, преодолевшего все человеческое" (Померанц Г. Каторжное христианство и открытое православие / Достоевский и мировая культура. Альманах №13. СПб., 1999, с.29).Для Достоевского основным камнем преткновения в отношениях с Богом, думается, была именно проблема теодицеи. При этом духовной опорой в попытках решить эту проблему для него был опыт изучения Писания и, в частности, Книги Иова. Эта книга вообще была для писателя одной из самых любимых в Библии. Литературный критик-эмигрант, один из самых лучших биографов Достоевского, Константин Мочульский в связи с этим замечает:
"Из всей Библии Достоевский больше всего любил Книгу Иова. Он сам был Иовом, спорящим с Богом о правде и правосудии. И Бог послал ему, как Иову, великое испытание веры. Никто так бесстрашно не боролся с Богом, как автор "Легенды о Великом Инквизиторе", никто с такой любовью не спрашивал Его о справедливости устройства мира, и никто, наверное, так не любил Его. Но святой из Ветхого завета был утешен, когда у него родились другие дети, и забыл об умерших. Иов-Достоевский не мог сделать этого" (цит. по Ефимова Н. Мотив библейского Иова в "Братьях Карамазовых" / Достоевский: Материалы и исследования. №11, СПб., 1994, с.125-126).Верность Иова Богу и его смирение произвели на Достоевского глубокое впечатление еще в детстве. Об этом свидетельствует одно явно автобиографическое место из жизнеописания старца Зосимы:
"... в первый раз посетило меня некоторое проникновение духовное еще восьми лет от роду. Повела матушка меня одного во храм Господень в Страстную неделю в понедельник к обедни. День был ясный, и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и льются на нас в церковь Божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам. Смотрел я умиленно, и в первый раз от роду принял я тогда в душу первое семя Слова Божия осмысленно. Вышел на середину храма отрок с большою книгою, такою большою, что, показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на аналой, отверз и начал читать, и вдруг я тогда в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме Божием читают".Отрок читал именно историю об Иове. Сильное впечатление произвела на ребенка история праведника из страны Уц. Несмотря на то, что Бог позволил сатане лишить его богатства, детей и здоровья, Иов остался верен Ему. С тех пор, как сообщает Зосима, он не мог читать эту святую повесть без слез.
Однако позднее не меньшее сочувствие у писателя вызывала также мятежная, бунтующая ипостась Иова. Отец Александр Мень находит в мировой литературе лишь один пример, сравнимый с Книгой Иова по своей силе, страстности и глубине – это романы Федора Достоевского. По мнению отца Александра романы Достоевского можно считать одним обширным комментарием к проблеме теодицеи и к Книге Иова (Светлов Э. На пороге Нового Завета. Брюссель, 1983, с.195).
Носителями мятежной ипостаси Иова в романах Достоевского являются его герои-богоборцы. Лев Шестов вполне обоснованно заметил, что образцом для исповеди и бунта Ипполита Терентьева из романа "Идиот", юноши умирающего от чахотки, является именно Книга Иова (Шестов Л. На весах Иова. М., 2009, с.101). Книга Иова была неявным образцом также для других героев-богоборцев, в частности, для Ивана Карамазова.
Есть версия, что Достоевский читал Книгу Иова в церковнославянском переводе. Однако более достоверно, что Достоевский еще в детстве познакомился с историей Иова по книге "Сто четыре истории Ветхого и Нового Завета" Иоганна Гибнера. Если же говорить о чтении Книги Иова в храме, то первые двенадцать стихов ее читались в Великий Понедельник, а остальные - на следующий день (Балашов Н.Б. Иов "с подлейшими комментариями": Что же читал Достоевский? // Достоевский и мировая культура. Альманах №6. СПб., 1996, с.82). Достоевский вспоминает Книгу Иова также в письме, отправленном жене в 1875 году, в котором делает следующее признание:
"Читаю книгу Иова, и она приводит меня в болезненный восторг: бросаю читать и хожу по часу по комнате, чуть не плача, и если бы только не подлейшие примечания переводчика, то, может быть, я был бы счастлив. Эта книга, Аня, странно это - одна из первых, которая поразила меня в жизни, я был еще тогда почти младенцем!" (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.15. Л., 1976, с.240-241).Упоминание о "подлейших примечаниях" к Книге Иова является источником дискуссии среди литературоведов. В самом деле, что это был за перевод? И почему упомянутые комментарии названы Достоевским именно "подлейшими"?
Мне по этому поводу встретились лишь две версии. Согласно первой, речь идет о переводе Книги Иова и комментариях к ней, сделанных французским философом и утопистом Пьером Леру. Эта версия излагается в Полном собрании сочинений писателя (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.176. Л., 1976, с.423). Согласно второй, более правдоподобной версии, в данном случае имеется в виду перевод, сделанный епископом вятским Агафангелом (Соловьевым). "Подлейшие примечания" могли, в частности, состоять в том, что их автор по меньшей мере в одном месте вполне согласился с репликами друга Иова Елифаза, который заметил, что ветхозаветный праведник страдал именно по причине своих грехов. Кроме того, епископ Агафангел утверждал, что дети злодея должны нести наказание за грехи своих отцов (Балашов Н.Б. Иов "с подлейшими комментариями": Что же читал Достоевский? // Достоевский и мировая культура. Альманах №6. СПб., 1996, с.84-85).
Содержание Книги Иова явно или неявно присутствует во всем творчестве писателя. Кажется, это вообще наиболее часто упоминаемая в романах Достоевского книга Священного Писания. На нее ссылается святой странник Макар Иванович ("Подросток"). О ней говорит слуга Григорий ("Братья Карамазовы"). Ее упоминает даже черт - порождение больной психики Ивана Карамазова:
"Сколько, например, надо было погубить душ и опозорить честных репутаций, чтобы получить одного только праведного Иова, на котором меня так зло поддели во время оно!"Замечу также, что комментаторы-атеисты нередко особое внимание обращают именно на историю Иова, например: "Иов становится жертвой жестокой проверки, задуманной, чтобы удовлетворить тщеславие Яхве" (Ефимова Н. Мотив библейского Иова в "Братьях Карамазовых" // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1994, с.122). Яхве хвалится перед сатаной праведником Иовом. Сатана подбивает Бога на спор, результаты которого на самом деле Богу в силу Его всезнания должны быть известны заранее. Косвенным ответом на реплику черта, а также и на хулу иных критиков может служить следующее высказывание об Иове, принадлежащее старцу Зосиме:
"Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из святых Своих на потеху дьяволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться пред сатаной: "Вот что, дескать, может вытерпеть святой Мой ради Меня!" Но в том и великое, что тут тайна,- что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе. Пред правдой земною совершается действие вечной правды. Тут Творец, как и в первые дни творения, завершая каждый день похвалою: "Хорошо то, что Я сотворил",- смотрит на Иова и вновь хвалится созданием Своим. А Иов, хваля Господа, служит не только Ему, но послужит и всему созданию Его в роды и в роды и во веки веков, ибо к тому и предназначен был.И уже само то обстоятельство, что такой, мягко говоря, спорный текст как Книга Иова был все же включен в Священное Писание свидетельствует об истинности Библии: она вовсе не скрывает проблем, напротив, ставит их во всей своей остроте. И как справедливо заметил в свое время Фрэнсис Бэкон, "кисть Святого Духа гораздо более поработала, живописуя страдания Иова, чем счастье Соломона" (цит. по Грицков Ю.В. Образы страдания в страдающем сознании. Красноярск, 2004, с.26).Господи, что это за книга и какие уроки! Что за книга это Священное Писание, какое чудо и какая сила, данные с нею человеку!.. И сколько тайн разрешенных и откровенных: восстанавливает Бог снова Иова, дает ему вновь богатство, проходят опять многие годы, и вот у него уже новые дети, другие, и любит он их - Господи: "Да как мог бы он, казалось, возлюбить этих новых, когда тех прежних нет, когда тех лишился? Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?" Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ним тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни - а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!"
Завершить этот текст я хотел бы одним замечанием по поводу Библии в целом, которое сделал Достоевский уже в конце жизни:
"Эта книга непобедима. Эту книгу не потрясут даже дети священников наших, пишущие в наших либеральных журналах" (Достоевский Ф.М. Из рабочих тетрадей (1875-1976 годы) // Достоевский Ф.М. Возвращение человека. М., 1989, с.472).
И это совершенно справедливо.
Настоящий документ размещен на сайте RussianLutheran.org с согласия автора. Документ нельзя распространять без разрешения автора.