В художественном мире Достоевского тема благости и красоты природы занимает совершенно особое место, а сама природа и более конкретно - земля наделяются статусом священного существа, свидетельствующего человеку о бытии Бога. Именно это переживание сакральности природы было для Достоевского одной из опор в его борьбе с религиозными сомнениями.
Но прежде чем рассмотреть такой аргумент, свидетельствующий о бытии Бога, я хотел бы оговориться: далеко не все в природе безгрешно и прекрасно. Жесток и аморален не один только человек, грехопадение Адама поразило также природу, и об этом прямо свидетельствует библейский сюжет о проклятии земли за грех Адама: "проклята земля за тебя" (Быт.3:17).
Усматривать в природе одну благость можно лишь при поверхностном, пейзажном отношении к ней. Ее демонический аспект отчетливо чувствовал итальянский поэт-пессимист Джакомо Леопарди. Одно время он был приверженцем учения Жана-Жака Руссо и его идеи об изначально доброй основе человека и природы, но позднее разглядел в ней холодность и враждебность к человеку. Поэт остро переживал бессилие человека перед лицом могущественных природных сил, как это было при гибели Помпеи. И если в ранней лирике Леопарди еще присутствует мотив возможной гармонии между человеком и природой, то позднее в его дневниковых записях побеждает образ "природы-мачехи".
Леопарди ясно ощущал мимолетность красоты существ, населяющих природу, например красоты цветка. Он видел в природе вражду, брутальное стремление одних организмов пожрать или вытеснить другие. В своем "Дневнике размышлений" он пишет, что цветущий сад является местом гораздо более печальным, чем кладбище. Ведь даже растения затеняют и подавляют друг друга. Далее он развивает трогательную идею человеческого братства, союза людей против сил жестокой природы.
Другой пессимист - немецкий философ Артур Шопенгауэр - также ужасался жестокости и равнодушию природы, усматривая в ней лишь одну бессмысленно-вечную волю к жизни.
"Живою тяжестью давят читателя его туманы, сумраки и моросящие дожди. Мрачная, отъединенная тоска заполняет душу. И вместе с Достоевским начинаешь любить эту тоску какою-то особенною, болезненною любовью. В душе художника вечная, беспросветная осень...Высших животных почти нет вокруг героев Достоевского. Зато в невероятном количестве встают перед нами всякого рода низшие животные, гады и пресмыкающиеся, наиболее дисгармоничные, наибольший ужас и отвращение вселяющие человеку. Тарантулы, скорпионы, фаланги и пауки, пауки без числа. Они непрерывно снятся и представляются чуть ли не всем героям Достоевского без исключения" (Вересаев В. Живая жизнь. М., 1991, с. 3, 6).
М.В.Добужинский. Иллюстрация к повести Ф.Достоевского "Белые ночи" (1923 г.)
"Наконец, серый осенний день, мутный и грязный, так сердито и с такою кислой гримасою заглянул к нему сквозь тусклое окно в комнату, что господин Голядкин никаким уже образом не мог более сомневаться, что он находится не в тридесятом царстве каком-нибудь, а в городе Петербурге, в столице, в Шестилавочной улице, в четвертом этаже одного весьма большого, капитального дома, в собственной квартире своей".Вересаев также замечает, что при описании грустных, болезненных сторон природы Достоевский обычно обнаруживает точность и разнообразие слов. Что же касается красот природы, то здесь писатель как бы теряет свою силу. Но даже в этой ипостаси красота природы часто оказывается чуждым человеку явлением. Характерным примером может служить переживание Раскольникова, созерцающего пейзаж с Николаевского моста, - "необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы".
Выкидышем в мире природы ощущает себя Ипполит Терентьев ("Идиот") - юноша, умирающий от чахотки. Близкое по содержанию ощущение переживает князь Лев Мышкин. Это случилось с ним в первый год его пребывания в Швейцарии:
"Пред ним было блистающее небо, внизу - озеро, кругом - горизонт, светлый и бесконечный. Он долго смотрел и терзался. Ему вспомнилось теперь, как простирал он руки свои в эту светлую, бесконечную синеву и плакал. Мучило его то, что всему этому он совсем чужой. Что же это за пир, что же это за всегдашний великий праздник, которому нет конца и к которому тянет его давно, всегда, с самого детства, и к которому он никак не может пристать. Каждое утро восходит такое же светлое солнце; каждое утро на водопаде радуга; каждая "маленькая мушка, которая жужжит около него в горячем солнечном луче, во всем этом хоре участница: место знает свое, любит его и счастлива"; каждая-то травка растет и счастлива! И у всего свой путь, и все знает свой путь, с песнью отходит и с песнью приходит: один он ничего не знает, ничего не понимает, ни людей, ни звуков, всему чужой и выкидыш. О, он, конечно, не мог говорить тогда этими словами и высказать свой вопрос; он мучился глухо и немо; но теперь ему казалось, что он все это говорил и тогда; все эти самые слова, и что про эту "мушку" Ипполит взял у него самого, из его тогдашних слов и слез. Он был в этом уверен, и его сердце билось почему-то от этой мысли..."Такое невеселое чувство отчужденности от природы у некоторых героев Достоевского в иные минуты доходит до отчаяния, до ощущения того, что природа вообще мертва, безразлична к человеку или даже глубоко враждебна ему. Среди скучной публицистики Достоевского из "Дневника писателя" относительно того, что "Константинополь должен быть наш", можно обнаружить настоящие шедевры, например рассказ "Кроткая", опубликованный в 1876 году.
Кадр из фильма Эллы Архангельской "Клетка", снятого по мотивам фантастической повести Ф.М.Достоевского "Кроткая"
Однажды он повстречался с бедной девушкой, сиротой, живущей на попечении теток, - с Кроткой. Он делает ей предложение, и Кроткая соглашается, поскольку готова идти куда угодно лишь бы не слушать постоянные попреки своих теток. Герой рассказа любит ее, но для него любить, как и для многих других героев Достоевского, означает тиранствовать и мучить. Его издевательства доводят Кроткую до того, что она однажды подставляет револьвер к его голове в момент, когда он якобы спит. Он выдерживает угрозу выстрела, доказывая тем самым себе, что он не трус. Кроткая не решается выстрелить и вскоре заболевает. Герой рассказа уже готов возродиться к любви. Приняв решение покаяться перед Кроткой, он спешит домой, но опаздывает всего на пять минут - она, прижав к груди образ Богородицы, выбрасывается из окна. И только в этот момент герой рассказа понял, кого он потерял, и именно это стало причиной его полного отчуждения от мира людей и мира природы:
"Косность! О, природа! Люди на земле одни, - вот беда! "Есть ли в поле жив человек?" - кричит русский богатырь. Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается. Говорят, солнце живит вселенную. Взойдет солнце и - посмотрите на него, разве оно не мертвец? Всё мертво, и всюду мертвецы. Одни только люди, а кругом них молчание - вот земля! (Достоевский Ф.М. Дневник писателя, 1976, ноябрь, рассказ "Кроткая" / Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.24. Л., 1982, с.350).
М.В.Добужинский. Экскаватор. Из альбома "Петроград в 1921 году" (1923 г.)
"Природа мерещится при взгляде на эту картину в виде какого-то огромного, неумолимого и немого зверя или, вернее, гораздо вернее сказать, хоть и странно, - в виде какой-нибудь громадной машины новейшего устройства, которая бессмысленно захватила, раздробила и поглотила в себя, глухо и бесчувственно, великое и бесценное Существо - такое Существо, Которое одно стоило всей природы и всех законов ее, всей земли, которая и создавалась-то, может быть, единственно для одного только появления этого существа! Картиною этою как будто именно выражается это понятие о темной, наглой и бессмысленно-вечной силе, которой все подчинено, и передается вам невольно... Мне как будто казалось временами, что я вижу, в какой-то странной и невозможной форме, эту бесконечную силу, это глухое, темное и немое существо. Я помню, что кто-то будто бы повел меня за руку, со свечкой в руках, показал мне какого-то огромного и отвратительного тарантула и стал уверять меня, что это - то самое темное, глухое и всесильное существо и смеялся над моим негодованием... Нельзя оставаться в жизни, которая принимает такие странные, обижающие меня формы. Это привидение меня унизило. Я не в силах подчиняться темной силе, принимающей вид тарантула".Инфернальное видение природы, где возможны бессмысленная жизнь, бессмысленные страдания и бессмысленная смерть, присутствует в мироощущении Алексея Кириллова ("Бесы"). Его проект покончить жизнь самоубийством основан не только на мотиве преодоления страха смерти и желании стать Богом, но и на мучительном понимании того, что природа не пощадила Христа и умертвила Его. Непосредственно перед самоубийством он сообщает Петру Верховенскому:
"Слушай, - остановился Кириллов, неподвижным, исступленным взглядом смотря пред собой. - Слушай большую идею: был на земле один день, и в средине земли стояли три креста. Один на кресте до того веровал, что сказал другому: "Будешь сегодня со мною в раю". Кончился день, оба померли, пошли и не нашли ни рая, ни воскресения. Не оправдывалось сказанное. Слушай: Этот человек был высший на всей земле, составлял то, для чего ей жить. Вся планета, со всем, что на ней, без этого человека - одно сумасшествие. Не было ни прежде, ни после Ему такого же, и никогда, даже до чуда. В том и чудо, что не было и не будет такого же никогда. А если так, если законы природы не пожалели и Этого, даже чудо свое же не пожалели, а заставили и Его жить среди лжи и умереть за ложь, то, стало быть, вся планета есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке. Стало быть, самые законы планеты ложь и диаволов водевиль. Для чего же жить, отвечай, если ты человек?"Вообще-то Христа распяли злые люди, а не природа. Тем не менее Ипполитом Терентьевым и Алексеем Кирилловым обвинение бросается именно ей. В природе в самом деле много зла, но вполне оправдан и иной взгляд на нее, а именно усмотрение в природе гармонии и благости, отблеска божественности, сохранившейся в природе, несмотря на ее пораженность грехом. При этом мистик способен усмотреть в природе именно творение Божие, поющее согласный гимн Своему Творцу, отсвет того мира, который был до грехопадения человека. Способность усматривать в природе сакральное существо была свойственна многим христианским мистикам. Одним из них был сам Достоевский.
Но здесь есть некоторая проблема. Дело в том, что, например, некоторые поучения героя Достоевского - праведника Зосимы, ощущаются как слащаво-сентиментальные. Такой точки зрения придерживались многие русские философы и критики. Константин Леонтьев в письме Василию Розанову от 13 апреля 1891 года вообще назвал стиль бесед Зосимы "фальшивым" (Буданова Н.Ф. Достоевский и Константин Леонтьев // Достоевский: Материалы и исследования. №12, Л., 1991, с.212), а Лев Шестов назвал поучения старца Зосимы "безжизненными" и "деревянными" (Шестов Л. На весах Иова // Шестов Л. Соч. в 2-х томах. Т.1. М., 1993, с.94). Это, однако, не означает, что аргумент Достоевского вообще не состоятелен.
"Все есть тайна, друг, во всем тайна Божия. В каждом дереве, в каждой былинке эта самая тайна заключена. Птичка ли малая поет, али звезды все сонмом на небе блещут в ночи - все одна эта тайна, одинаковая... Восклонился я, милый, главой, обвел кругом взор и вздохнул: красота везде неизреченная! Тихо все, воздух легкий; травка растет - расти, травка Божия, птичка поет - пой, птичка Божия, ребеночек у женщины на руках пискнул - Господь с тобой, маленький человечек, расти на счастье, младенчик! И вот точно я в первый раз тогда, с самой жизни моей, все сие в себе заключил... Склонился я опять, заснул таково легко. Хорошо на свете, милый!.. А что тайна, то оно тем даже и лучше; страшно оно сердцу и дивно; и страх сей к веселию сердца: "Все в Тебе, Господи, и я сам в Тебе, и приими меня!" Не ропщи, вьюнош: тем еще прекраснее оно, что тайна".
Хотя вокруг в мире много зла, праведники Достоевского усматривают в природе именно добро и переживают благодатные эмоции. Я сошлюсь на слова князя Льва Мышкина:
"Неужели в самом деле можно быть несчастным? О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым? Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его? О, я только не могу высказать... а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся человек находит прекрасными? Посмотрите на ребенка, посмотрите на Божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят".Этот мотив благостного отношения к природе у Достоевского наиболее ясно присутствует в "Житии в Бозе преставившегося иеросхимонаха старца Зосимы", составленном Алешой Карамазовым. В поучениях старца Зосимы можно встретить его рассказ о встрече с юношей-крестьянином, очарованным природой. Я приведу этот фрагмент из романа почти полностью:
"В юности моей, давно уже, чуть не сорок лет тому, ходили мы с отцом Анфимом по всей Руси, собирая на монастырь подаяние, и заночевали раз на большой реке судоходной, на берегу, с рыбаками, а вместе с нами присел один благообразный юноша, крестьянин, лет уже восемнадцати на вид, поспешал он к своему месту назавтра купеческую барку бечевою тянуть. И вижу я, смотрит он пред собой умиленно и ясно. Ночь светлая, тихая, теплая, июльская, река широкая, пар от нее поднимается, свежит нас, слегка всплеснет рыбка, птички замолкли, все тихо, благолепно, все Богу молится.И не спим мы только оба, я да юноша этот, и разговорились мы о красе мира сего Божьего и о великой тайне его. Всякая-то травка, всякая-то букашка, муравей, пчелка золотая, все-то до изумления знают путь свой, не имея ума, тайну Божию свидетельствуют, беспрерывно совершают ее сами, и, вижу я, разгорелось сердце милого юноши. Поведал он мне, что лес любит, птичек лесных; был он птицелов, каждый их свист понимал, каждую птичку приманить умел; лучше того как в лесу ничего я, говорит, не знаю, да и все хорошо.
"Истинно, - отвечаю ему, все хорошо и великолепно, потому что все истина. Посмотри, - говорю ему, - на коня, животное великое, близ человека стоящее, али на вола, его питающего и работающего ему, понурого и задумчивого, посмотри на лики их: какая кротость, какая привязанность к человеку, часто бьющему его безжалостно, какая незлобивость, какая доверчивость и какая красота в его лике. Трогательно даже это и знать, что на нем нет никакого греха, ибо все совершенно, все кроме человека безгрешно, и с ними Христос еще раньше нашего". - "Да неужто", - спрашивает юноша, - и у них Христос?" - "Как же может быть иначе, - говорю ему, - ибо для всех Слово, все создание и вся тварь, каждый листик устремляется к Слову, Богу славу поет, Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего безгрешного совершает сие"".
Сергий Радонежский и медведь, рукопись XVIII в.
"И умилился юноша на то, что отошел, вреда не сделав, и что и с ним Христос. "Ах, как, говорит, это хорошо, как все Божие хорошо и чудесно!" Сидит, задумался, тихо и сладко. Вижу, что понял. И заснул он подле меня сном легким, безгрешным. Благослови Господь юность! И помолился я тут за него сам, отходя ко сну. Господи, пошли мир и свет Твоим людям!"Старец Зосима учит любви к природе и ко всем ее существам:
"Любите все создание Божие, и целое и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах. Постигнешь однажды и уже неустанно начнешь ее познавать все далее и более, на всяк день. И полюбишь наконец весь мир уже всецелою, всемирною любовью. Животных любите: им Бог дал начало мысли и радость безмятежную. Не возмущайте же ее, не мучьте их, не отнимайте у них радости, не противьтесь мысли Божией. Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя - увы, почти всяк из нас!"В рукописных заметках к роману "Братья Карамазовы" присутствуют следующие слова: "Люби животных, растения, будешь любить - и тайну Божию узришь в них" (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.15. Л., 1976, с.244).
Джотто ди Бондоне. Проповедь птицам
"Птички Божии, птички радостные, простите и вы меня, потому что и пред вами я согрешил". Этого уж никто тогда у нас не мог понять, а он от радости плачет: "Да, говорит, была такая Божия слава кругом меня: птички, деревья, луга, небеса, один я жил в позоре, один все бесчестил, а красы и славы не приметил вовсе"".Сам старец Зосима подобно своему брату Маркелу тоже готов просить прощения даже у птиц:
"Юноша брат мой у птичек прощения просил: оно как бы и бессмысленно, а ведь правда, ибо все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь - в другом конце мира отдается. Пусть безумие у птичек прощения просить, но ведь и птичкам было бы легче, и ребенку, и всякому животному около тебя, если бы ты сам был благолепнее, чем ты есть теперь, хоть на одну каплю да было бы. Все как океан, говорю вам. Тогда и птичкам стал бы молиться, всецелою любовию мучимый, как бы в восторге каком, и молить, чтоб и они грех твой отпустили тебе. Восторгом же сим дорожи, как бы ни казался он людям бессмысленным".Замечу, что праведники обнаруживают в природе невидимое обычному взгляду поклонение своему Творцу и мольбу к Нему. Подобный визионерский взгляд на природу можно обнаружить у некоторых других русских православных мистиков. Так, у анонимного автора "Откровенных рассказов странника духовному своему отцу" присутствует следующее наблюдение:
"Когда при этом я начинал молиться сердцем, все окружающее меня представлялось мне в восхитительном виде: деревья, травы, птицы, земля, воздух, свет - все как будто говорило мне, что существуют для человека, свидетельствуют любовь Божию к человеку и все молится, все воспевает славу Богу" (Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. Париж, 1989, с.43).Эти мысли старца Зосимы о том, что Христос был с животными прежде, чем с нами, а также то, что природа и существа ее населяющие невидимо молятся Христу, способны вызвать понятные сомнения. Теология природы вообще до сих пор плохо разработана в нашей Церкви. В принципе, визионерские прозрения Достоевского по поводу природы могут быть оценены в качестве уклонения в язычество, и определенная опасность здесь, конечно, есть.
Такие оценки во многом состоятельны, но это никак не отменяет того, что природа прекрасна и несет в себе отблеск славы Божией. Иван Карамазов вовсе не случайно называет старца Зосиму "Pater Seraphicus". Именно так в католической традиции называют Св.Франциска Ассизского. Поучения старца Зосимы действительно невольно вызывают в памяти проповедь Св.Франциска, обращенную к птицам, а также его "Солнечный гимн", в котором святой возносит хвалу Богу за всю природу, в том числе за "мать-землю" (Ветловская В.Е. Pater Seraphicus // Достоевский: Материалы и исследования. №5, Л., 1983, с.164).
Что ж, Достоевский видел в природе оба начала - и темное и светлое. Был ли этот его взгляд уникальным? Нет. Вспомним чудовищную паучиху Шелоб и, скажем, прекрасную и добрую дочь реки Золотинку из романа "Властелин колец". Обе они - часть природы вселенной Толкина - писателя XX века.
То же самое мы видим и в "Теогонии" Гесиода - автора VII в. до Р.Хр. Мифологическую вселенную древних греков населяют не только прекрасные Музы, олицетворявшие законы красоты и гармонии, действующие в мире, но и Ехидна, Химера, Лернейская гидра и другие чудовища, известные нам с детства. То есть, наличие двух противоположных начал в природе люди заметили еще в глубокой древности.
Позднее эту двойственность природы замечали многие проницательные философы и поэты. В "Диалогах о естественной религии" британский философ Дэвид Юм устами одного из героев - Филона - высказывается так:
"Взгляните на Вселенную! Какое неизмеримое обилие существ одушевленных и организованных, чувствующих и действующих! Вы восхищаетесь этим чудесным разнообразием, этой плодовитостью? Но присмотритесь ближе к живым существам... Как они враждебны и пагубны по отношению друг к другу! Как они неспособны создать собственное счастье! Какое презрение и отвращение внушают они наблюдателю! Все это вызывает у нас лишь идею о слепой природе, оплодотворенной великим животворящим началом и рождающей из своих недр искалеченных и недоношенных детей с полным безразличием и без всякой материнской заботы о них".
В заключение добавлю, что двойственен и венец природы - человек. Грех и божественное начало глубоко переплетены в его существе, делая нашу жизнь поистине трагической. Исследованию этой трагедии и посвятил свое творчество Федор Достоевский.
Настоящий документ размещен на сайте RussianLutheran.org с согласия автора. Документ нельзя распространять без разрешения автора.