Лютеръ родился въ Эйслебенѣ, въ Саксонiи; онъ явился на свѣтъ Божiй 10-го ноября 1483 года. Такая честь выпала на долю Эйслебена, благодаря одному случаю. Родители реформатора были бѣдные рудокопы; они проживали въ небольшой деревенькѣ Мора, близъ Эйслебена, и пришли въ городъ на зимнюю ярмарку. Среди ярмарочной толкотни жена Лютера почувствовала приступы родовъ; ее прiютили въ одномъ бѣдномъ доме и здѣсь она родила мальчика, который и былъ названъ Мартиномъ Лютеромъ. Обстановка довольно странная, она наводитъ на многiя размышленiя. Эта бѣдная frau Лютеръ,- она пришла съ мужемъ, руководимая своими мелкими нуждами; пришла, чтобы продать, быть можетъ, мотокъ нитокъ, высученныхъ ею, и купить какiя-либо необходимыя по зимнему времени мелочи для своего скуднаго домашняго обихода; въ цѣломъ мiрѣ въ этотъ день, казалось, не было пары людей болѣе ничтожной, чѣмъ нашъ рудокопъ и его жена. И однако, что, въ сравненiи съ нимъ, оказались всѣ императоры, папы и властелины? Здѣсь родился - еще разъ - могущественный человѣкъ; свѣту, исходившему изъ него, предстояло пылать, подобно маяку, въ теченiи долгихъ вѣковъ и эпохъ; весь мiръ и его исторiя ожидали этого человѣка. Странное дѣло, великое дѣло. Мнѣ невольно вспоминается другой историческiй моментъ, другое рожденiе при обстановкѣ, еще болѣе убогой, восемнадцать вѣковъ тому назадъ. Но какъ жалки всякiя слова, какiя мы можемъ сказать по поводу этого рожденiя и потому намъ подобаетъ не говорить о немъ, а только думать въ молчанiи! Вѣкъ чудесъ прошелъ? Нѣтъ, вѣкъ чудесъ существуетъ постоянно!
Лютеръ родился въ бѣдности, росъ въ бѣдности и былъ вообще однимъ изъ самыхъ бѣдныхъ людей; я нахожу, что все это вполнѣ соотвѣтствовало его назначенiю здѣсь, на землѣ, и что все это было разумно предусмотрѣно провидѣнiемъ, которое руководило имъ, какъ оно руководитъ нами и всѣмъ мiромъ. Ему приходилось нищенствовать, ходить отъ двери къ двери и пѣть ради куска хлѣба, какъ дѣлали школьники въ тѣ времена. Тяжелая, суровая необходимость была спутникомъ бѣднаго мальчика; ни люди, ни обстоятельства не считали нужнымъ прикрываться ложной маской, чтобы потворствовать Мартину Лютеру. Онъ росъ такимъ образомъ не среди призраковъ, а среди самой дѣйствительности жизни. Будучи слабымъ ребенкомъ, хотя грубая внѣшность его производила иное впечатлѣнiе, съ душой алчущей и широко объемлющей, богато одаренной всякими способностями и чувствительностью, онъ сильно страдалъ. Но передъ нимъ стояла опредѣленная задача: ознакомиться съ дѣйствительностью, чего-бы это ни стоило, и вынесенныя такимъ образомъ познанiя сдѣлать своимъ неотъемлемымъ достоянiемъ; передъ нимъ стояла задача возвратить весь мiръ назадъ къ дѣйствительности, ибо онъ слишкомъ ужъ долго жилъ призрачностью! Юношу вскормили зимнiя вьюги; онъ росъ среди безнадежнаго мрака и лишенiй, чтобы, въ концѣ концовъ, выступить изъ своей бурной Скандинавiи сильнымъ, какъ истый человѣкъ, какъ христiанскiй Одинъ, настоящiй Торъ, явившiйся еще разъ со своимъ громовымъ молотомъ, чтобы поразить довольно-таки безобразныхъ iотуновъ и гигантовъ-монстровъ.
Рѣшительнымъ моментомъ въ его жизни повидимому была, какъ мы можемъ легко это себѣ представить, смерть друга Алексѣя, убитаго молнiею у воротъ Эрфурта. Хорошо-ли, худо-ли, но все отрочество Лютера протекло въ жестокой борьбѣ; однако несмотря на всевозможнаго рода препятствiя, его необычайно сильный умъ, жаждавшiй познанiй, скоро сказался, и отецъ Мартина, понявшiй, несомнѣнно, что сынъ его могъ-бы проложить себѣ дорогу въ свѣтъ, отправилъ его изучать право. Такимъ образомъ передъ Лютеромъ открывалась широкая дорога. Не чувствуя особеннаго влеченiя къ какой-либо опредѣленной профессiи, онъ согласился на предложенiе отца; ему было тогда девятнадцать лѣтъ отъ роду. Однажды Мартинъ вмѣстѣ съ другомъ Алексѣемъ отправился навѣстить своихъ престарѣлыхъ родителей, жившихъ въ Мансфельдѣ; на обратномъ пути близъ Эрфурта ихъ настигла грозовая буря; молнiя ударила въ Алексѣя и онъ упалъ мертвымъ къ ногамъ Лютера. - Что такое наша жизнь? жизнь, улетучивающаяся въ одинъ мигъ, сгорающая, какъ пергаментный свитокъ, уходящая въ черную пучину вѣчности? Что значатъ всѣ земныя отличiя, канцлерское и королевское достоинства? Они вдругъ никнутъ и уходятъ туда! Земля разверзается подъ ними; одинъ мигъ - ихъ нѣтъ, и наступаетъ вѣчность. Лютеръ, пораженный до глубины сердца, рѣшилъ посвятить себя Богу, исключительному служенiю Богу. Несмотря на всѣ доводы отца и друзей, онъ поступилъ въ эрфуртскiй монастырь августинцевъ.
Это событiе представляло, вѣроятно, первую свѣтлую точку въ жизни Лютера; воля его въ первый разъ выразилась въ своемъ чистомъ видѣ и выразилась рѣшительнымъ образомъ; но это была пока всего лишь единая свѣтлая точка въ атмосферѣ полнаго мрака. Онъ говоритъ о себѣ, что былъ благочестивымъ монахомъ: "ich bin ein frommer Mönch gewesen"! что онъ честно, не жалѣя трудовъ, боролся, стремясь осуществить на самомъ дѣлѣ воодушевлявшую его возвышенную идею; но это мало его удовлетворяло. Его страданiя не утишились, а скорѣе, напротив, возросли до безконечности. Не тяжелыя работы, не подневольный трудъ всякаго рода, который ему приходилось нести на себѣ, какъ послушнику монастыря, отягощали его; - нѣтъ, глубокую и пылкую душу этого человѣка обуревали всевозможнаго рода черныя сомнѣнiя и колебанiя; онъ считалъ себя, повидимому, обреченнымъ на скорую смерть и еще на нѣчто гораздо худшее, чѣмъ смерть. Нашъ интересъ къ бѣдному Лютеру усиливается, когда мы узнаемъ, что въ это время онъ жилъ въ ужасномъ страхѣ передъ невыразимымъ бѣдствiемъ, ожидавшимъ его: онъ думалъ, что осужденъ на вѣчное проклятiе. Не говоритъ ли подобное самосознанiе о кротости и искренности человѣка? Что такое былъ онъ, и на какомъ основанiи ему можно было разсчитывать на Царствiе Небесное! Онъ, который зналъ одно только горе и унизительное рабство. Вѣсть, возвѣщенная ему относительно спасенiя, была слишкомъ благою, чтобы онъ могъ повѣрить ей. Онъ не могъ понять, какимъ образомъ человѣческая душа можетъ быть спасена, благодаря постамъ, бдѣнiямъ, формальностямъ и мессамъ? Онъ испытывалъ страшную муку и блуждалъ, теряя равновѣсiе, надъ краемъ бездоннаго отчаянiя.
Около этого времени ему попалась подъ руку въ эрфуртской библiотекѣ старая латинская Библiя. Конечно это была для него счастливая находка. Онъ никогда до тѣхъ поръ не видѣлъ Библiи. Она научила его кое-чему другому, чѣмъ посты и бдѣнiя. Одинъ изъ братьевъ-монаховъ благочестиваго поведенiя также оказалъ ему поддержку. Теперь Лютеръ уже зналъ, что человѣкъ былъ спасенъ, благодаря не мессамъ, а безконечной милости Господа: предположенiе, во всякомъ случаѣ болѣе вѣроятное. Постепенно онъ окрѣпъ въ своихъ мнѣнiяхъ и сталъ чувствовать себя, какъ-бы прочно утвердившимся на скалѣ. Нѣтъ ничего удивительнаго, что онъ глубоко чтилъ Библiю, принесшую ему такое несказанное счастiе. Онъ цѣнилъ ее, какъ можетъ цѣнить подобный человѣкъ слово Всевышняго, и рѣшилъ руководиться ею во всемъ, чему неуклонно и слѣдовалъ вътеченiи всей своей жизни, до самой смерти.
Такимъ образомъ для него разсѣялась, наконецъ, тьма; это было его полное торжество надъ тьмой, его, какъ выражаемся мы, обращенiе; для него же лично - самая важная эпоха въ жизни. Съ этихъ поръ, само собою разумѣется, спокойствiе и ясность его духа должны были все возрастать и возрастать; его великiе таланты и добродѣтели - получать все большiй и большiй вѣсъ и значенiе, сначала въ монастырѣ, а затѣмъ во всей странѣ, и самъ онъ становиться все болѣе и болѣе полезнымъ на всякомъ честномъ поприщѣ жизни; все это составляло лишь естественный результатъ совершившагося въ немъ переворота. И дѣйствительно, августинскiй орденъ возлагаетъ на него разныя порученiя, какъ на талантливаго и преданнаго человѣка, способнаго успѣшно работать на пользу общаго дѣла; курфирстъ саксонскiй Фридрихъ, прозванный Мудрымъ, и по-истинѣ мудрый и справедливый государь, обращаетъ на него свое вниманiе, какъ на человѣка выдающагося, дѣлаетъ его профессоромъ въ новомъ Виттенбергскомъ университетѣ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и проповѣдникомъ въ Виттенбергѣ. Честнымъ исполненiемъ своихъ обязанностей, какъ и вообще всякаго дѣла, за которое онъ брался, Лютеръ завоевываетъ себѣ въ спокойной атмосферѣ общественной жизни все большее и большее уваженiе со стороны всѣхъ честныхъ людей.
Римъ Лютеръ посѣтилъ въ первый разъ, когда ему было двадцать семь лѣтъ; онъ былъ посланъ туда, какъ я сказалъ, съ порученiемъ отъ своего монастыря. Папа Юлiй второй и вообще все то, что происходило тогда въ Римѣ, должно было поразить умъ Лютера и наполнить душу его изумленiемъ. Онъ шелъ сюда, какъ во святой городъ, онъ шелъ къ трону Божьяго первосвященника на землѣ; и онъ нашелъ... мы знаемъ, что онъ нашелъ! Массу мыслей, несомнѣнно, породило все видѣнное въ головѣ этого человѣка, мыслей, изъ которыхъ о многихъ не сохранилось никакихъ свидѣтельствъ, а многiя, быть можетъ, онъ даже самъ не зналъ, какъ высказать. Этотъ Римъ, эти лицемѣрные священники, блиставшiе не красой святости, а своими пышными одеждами, все это - фальшь; но что за дѣло до этого Лютеру? Развѣ онъ, ничтожный человѣкъ, можетъ реформировать весь миръ? Онъ былъ далекъ отъ подобныхъ мыслей. Скромный человѣкъ, отшельникъ, съ какой стати ему было вмѣшиваться въ дѣла мiра сего? Это - задача людей, несравненно болѣе сильныхъ, чѣмъ онъ. Его-же дѣло - мудро направлять свои собственныя стопы по пути жизни. Пусть онъ хорошо исполняетъ это незамѣтное дѣло; все-же остальное, какъ-бы ужасно и зловѣще ни казалось оно,- въ рукахъ Бога, а не его.
Любопытно знать, какiе получились-бы результаты, если-бы римское папство не затронуло Лютера, если-бы оно, двигаясь по своей великой разрушительной орбитѣ, не пересѣкло подъ прямымъ угломъ его маленькой стези и не вынудило его перейти въ наступленiе. Съ достаточной вѣроятностью можно допустить, что въ такомъ случаѣ онъ не вышелъ-бы въ виду злоупотребленiй Рима изъ своего мирнаго настроенiя, предоставляя Провидѣнiю и Богу на небесахъ считаться съ ними! Да, это былъ скромный, спокойный человѣкъ, нескорый на рѣшенiе выступить въ непочтительную борьбу съ авторитетными лицами. Передъ нимъ, говорю я, стояла опредѣленно и ясно его собственная задача: исполнять свой долгъ, направлять свои собственные шаги по правильному пути въ этомъ мiрѣ темнаго беззаконiя и сохранить живой свою собственную душу. Но римское первосвященство встало прямо передъ нимъ на пути: даже тамъ, далеко, въ Виттенбергѣ, оно не оставляло его, Лютера, въ покоѣ. Онъ дѣлалъ представленiя, не уступалъ, доходилъ до крайностей; его отлучили и снова отлучили, и такимъ образомъ дѣло дошло до вызова на борьбу. Этотъ моментъ въ исторiи Лютера заслуживаетъ особеннаго вниманiя. Не было, быть можетъ, въ мiрѣ другого человѣка, столь-же кроткаго и покойнаго и который вмѣстѣ съ тѣмъ наполнилъ-бы мiръ такой распрей! Никто не можетъ отрицать, что Лютеръ любилъ уединенiе, тихую, трудовую жизнь, любилъ оставаться въ тѣни, что въ его намѣренiя вовсе не входило сдѣлаться знаменитостью. Знаменитость, - что значила для него знаменитость? Цѣлью, къ которой онъ шелъ, совершая свой путь въ этомъ мiрѣ, были безконечныя небеса и онъ шелъ къ этой цѣли безъ малѣйшихъ колебанiй и сомнѣнiй: въ теченiи нѣсколькихъ лѣтъ онъ долженъ или достигнуть ея, или на вѣки утерять ее изъ виду! Мы не станемъ ничего говорить здѣсь противъ той плачевнѣйшей изъ всѣхъ теорiй, которая ищетъ объясненiя гнѣва, впервые охватившаго сердце Лютера и породившаго, въ концѣ концовъ, протестантскую реформацiю, въ закоренѣлой, чисто торгашеской злобѣ, существовавшей между августинцами и доминиканцами. Тѣмъ-же, кто придерживается еще и въ настоящее время такого мнѣнiя, если только подобные люди существуютъ, мы скажемъ: подымитесь сначала нѣсколько повыше, подымитесь въ сферу мысли, гдѣ возможно было-бы судить о Лютерѣ и вообще о людяхъ, подобныхъ ему, съ иной точки зрѣнiя, чѣмъ безумiе; тогда мы станемъ спорить съ вами.
Но вотъ Виттенбергъ посѣтилъ монахъ Тецель и сталъ вести здѣсь свою скандальную торговлю индульгенцiями. Его послалъ на торговое дѣло папа Левъ X, заботившiйся объ одномъ только,- какъ-бы собрать хоть немного денегъ, а во всемъ остальномъ представлявшiй собою, повидимому, скорѣе язычника, чѣмъ христiанина, если только онъ вообще былъ чѣмъ либо. Прихожане Лютера также покупали индульгенцiи и затѣмъ заявляли ему въ исповѣдальной комнатѣ, что они уже запаслись прощенiемъ грѣховъ. Лютеръ, если онъ не хотѣлъ оказаться человѣкомъ лишнимъ на своемъ посту, лжецомъ, тунеядцемъ и трусомъ даже въ той маленькой средѣ, в которой онъ составлялъ центръ и которая была подвластна ему,- долженъ былъ выступить противъ индульгенцiй и громко заявить, что онѣ - пустяки, прискорбная насмѣшка, что никакой человѣкъ не можетъ получить черезъ нихъ прощенiя грѣховъ. Таково было начало всей реформацiи. Мы знаемъ, какъ она развивалась, начиная съ этого перваго публичнаго вызова, брошеннаго Тецелю, и до послѣдняго дня въ октябрѣ 1517 г.,- путемъ увѣщанiй и доводовъ, распространяясь все шире, подымаясь все выше, пока не хлынула наконецъ неудержимой волной и не охватила всего мiра. Лютеръ всѣмъ сердцемъ своимъ желалъ потушить эту бѣду, равно какъ и разныя другiя бѣды; онъ все еще былъ далекъ отъ мысли доводить дѣло до раскола въ церкви, до возмущенiя противъ папы, главы христiанства. Элегантный папа-язычникъ, не обращавшiй особеннаго вниманiя на самого Лютера и его доктрины, рѣшилъ однако положить конецъ шуму, который тотъ производилъ; впродолженiи трехъ лѣтъ онъ испытывалъ разныя мягкiя средства и въ концѣ концовъ призналъ за лучшее прибѣгнуть къ огню. Онъ осудилъ писанiя безпокойнаго монаха на сожженiе черезъ палача, а самого его повелѣлъ привезти связаннаго въ Римъ, намѣреваясь вѣроятно и съ нимъ поступить подобнымъ-же образомъ. Такъ именно погибли столѣтiемъ раньше Гусъ, Iеронимъ. Огонь - короткiй разговоръ. Бѣдный Гусъ: онъ пришелъ на Констанцкiй соборъ, заручившись всевозможными обѣщанiями относительно своей личной безопасности и принявъ всевозможныя мѣры предосторожности; онъ былъ человѣкъ серьезный, непричастный мятежному духу; они-же немедленно бросили его въ подземную каменную тюрьму, которая имѣла "три фута въ ширину, шесть въ вышину и семь въ длину", они сожгли его, чтобы никто въ этомъ мiрѣ не могъ слышать его правдиваго голоса; они удушили его въ дыму и огнѣ. Это было не хорошо сдѣлано!
Я, съ своей стороны, вполнѣ оправдываю Лютера, что онъ на этотъ разъ рѣшительно возсталъ противъ папы. Элегантный язычникъ, со своимъ всесожигающимъ декретомъ, воспламенилъ благородный и справедливый гнѣвъ въ самомъ отважномъ сердцѣ, какое только билось въ ту пору въ человѣческой груди. Да, это было самое отважное и вмѣстѣ съ тѣмъ самое кроткое, самое миролюбивое сердце; но теперь оно пылало гнѣвомъ. Какъ! Я обратился къ вамъ со словомъ истины и умѣренности, я имѣлъ въ виду законнымъ образомъ, насколько человѣческая немощь дозволяетъ, содѣйствовать распространенiю истины Божьей и спасенiю душъ человѣческихъ, а вы, намѣстники Бога на землѣ, отвѣчаете мнѣ палачомъ и огнемъ! Вы хотите сжечь меня и слово, возвѣщенное мною, и такимъ образомъ отвѣтить на посланiе, которое исходитъ отъ самого Бога и которое я пытался передать вамъ? Вы - не намѣстники Бога; вы - намѣстники кого-то другого! Такъ я думаю! Я беру вашу буллу: она - опергаментившаяся ложь; я сжигаю ее. Таковъ мой отвѣтъ, а вы вольны затѣмъ поступить, какъ признаете нужнымъ. Свой исполненный негодованiя шагъ Лютеръ совершилъ 10-го декабря 1520 г., т.е. три года спустя послѣ возникновенiя конфликта: въ этотъ именно день онъ сжегъ "при громадномъ стеченiи народа" декретъ, возвѣщавшiй огонь, "у Эльстерскихъ воротъ Виттенберга". Виттенбергъ смотрелъ и издавалъ "клики". Весь мiръ смотрелъ. Папѣ не слѣдовало вызывать этихъ "кликовъ". Это были возгласы, знаменовавшiе пробужденiе народовъ. Кроткое, невозмутимое сердце германца долго выносило безропотно выпадавшiя на его долю невзгоды; но въ концѣ концовъ ихъ оказалось больше, чѣмъ оно могло вынести. Слишкомъ долго властвовалъ надъ нимъ формализмъ, языческiй папизмъ, всякаго рода ложь и призраки: и вотъ еще разъ нашелся человѣкъ, который осмѣлился сказать всѣмъ людямъ, что мiръ Божiй держится не на призракахъ, а на реальностяхъ, что жизнь - истина, а не ложь!
Въ сущности, какъ мы уже замѣтили выше, намъ слѣдуетъ разсматривать Лютера, какъ пророка, ниспровергающаго идоловъ, какъ человѣка, возвращающаго людей назадъ, къ дѣйствительности. Такова вообще роль великихъ людей и учителей. Магометъ говорилъ, обращаясь къ своимъ соплеменникамъ: эти ваши идолы - дерево; вы обмазываете ихъ воскомъ и масломъ, и мухи липнутъ къ нимъ; они - не боги, говорю я вамъ, они - черное дерево! Лютеръ говорилъ, обращаясь къ папѣ: то, что вы называете "отпущенiемъ грѣховъ", представляетъ собою лоскутъ бумаги, сдѣланной изъ тряпки и исписанной чернилами, только лоскутъ и больше ничего; такой-же лоскутъ представляетъ и все то, что похоже на ваше "отпущенiе". Одинъ только Богъ можетъ простить грѣхи. Что такое папство, духовное главенство въ церкви Божiей? Развѣ это одинъ пустой призракъ, состоящiй лишь изъ внѣшняго обличiя и пергамента? Нѣтъ, это - внушающiй благоговѣйный ужасъ фактъ. Божья церковь не призракъ, небеса и адъ - не призракъ. Я опираюсь на нихъ; вы привели меня къ этому. Опираясь на нихъ, я, бѣдный монахъ, сильнѣе, чѣмъ вы. Я одинъ, у меня нѣтъ друзей, но я опираюсь на истину самого Бога; вы-же, съ своими тiарами, тройными шляпами, со всѣми своими сокровищами и арсеналами, небесными и земными громами опираетесь на ложь дьявола! Вы вовсе не такъ сильны!
Сеймъ въ Вормсѣ и появленiе на немъ Лютера 17-го апрѣля 1521 года можно разсматривать, какъ величайшее событiе въ современной европейской исторiи, какъ дѣйствительную исходную точку всей послѣдующей исторiи цивилизацiи. Послѣ безконечныхъ переговоровъ и диспутовъ, дѣло подходило, наконецъ, къ развязкѣ. На сеймъ собрались: юный императоръ Карлъ V, всѣ нѣмецкiе принцы, папскiе нунцiи, духовныя и свѣтскiя власти; явился и Лютеръ, который долженъ былъ отвѣтить самолично, - отрекается онъ или нѣтъ отъ своихъ словъ. По одну сторону возсѣдали блескъ и сила мiра сего, по другую - стоялъ одинъ только человѣкъ, вставшiй на защиту истины Божiей, сынъ бѣднаго рудокопа Ганса Лютера... Люди близкiе уговаривали его не идти на сеймъ, напоминали ему судьбу, постигшую Гуса, но онъ не внималъ ихъ словамъ. Наконецъ, когда онъ въѣзжалъ уже въ городъ, къ нему вышли навстрѣчу его многочисленные друзья и еще разъ предостерегали и горячо убѣждали его отказаться отъ своего намѣренiя. Но онъ отвѣтилъ имъ: "если-бы въ Вормсѣ было столько-же чертей, сколько черепицъ на кровляхъ, то и тогда я поѣхалъ-бы". По-утру, когда Лютеръ шелъ въ сеймъ, окна и крыши домовъ были усѣяны массой народа; нѣкоторые обращались къ нему и торжественно убѣждали не отрекаться: "кто отринетъ меня передъ людьми"! кричали ему, какъ-бы въ видѣ торжественнаго заклинанiя и просьбы. Не такова-ли также была въ дѣйствительности и наша мольба, мольба всего мiра, томившагося въ духовномъ рабствѣ, парализованнаго чернымъ призракомъ кошмара, химерой въ тройной шляпѣ, называющей себя отцомъ въ Богѣ, и не молили-ли мы также въ то время: "освободи насъ; это зависитъ отъ тебя; не покидай насъ"!
Лютеръ не покинулъ насъ. Его рѣчь, длившаяся два часа, отличалась искренностью и была исполнена благоразумiя и почтительности; онъ не выходилъ изъ рамокъ подчиненiя всему тому, что законнымъ образомъ могло требовать себѣ повиновенiя; но во всемъ остальномъ онъ не признавалъ никакого подчиненiя. Все, написанное имъ, сказалъ онъ, принадлежитъ отчасти лично ему, а отчасти позаимствовано имъ изъ Слова Божьяго. Все, что принадлежитъ ему, не свободно отъ человѣческихъ недостатковъ; тутъ, безъ сомнѣнiя, сказался и несдержанный гнѣвъ, и ослѣпленiе, и многое другое; и онъ почелъ-бы для себя великимъ блаженствомъ, если-бы могъ вполнѣ освободиться отъ всего этого. Но что касается мыслей, опирающихся на дѣйствительную истину и Слово Божiе, то отъ нихъ отказаться онъ не можетъ. И какъ бы онъ могъ это сдѣлать? "Опровергните меня, заключилъ онъ свою рѣчь, доводами изъ Священнаго писанiя или какими-либо иными ясными и истинными аргументами; иначе я не могу отказаться отъ своихъ словъ. Ибо не безопасно и неблагоразумно поступать противъ своей совѣсти, въ чемъ-бы то ни было. Я стою здѣсь, передъ вами. Говорю вамъ, я не могу поступать иначе; Богъ да поможетъ мнѣ"! Это былъ, сказали мы, величайшiй моментъ въ современной исторiи человѣчества. Англiйскiй пуританизмъ, Англiя и ея парламенты, Америка и вся громадная работа, совершенная человѣчествомъ въ эти два столѣтiя; французская революцiя, Европа и все ея дальнѣйшее развитiе до настоящаго времени,- зародыши всего этого лежатъ тамъ: если-бы Лютеръ въ тотъ моментъ поступилъ иначе, все приняло-бы другой оборотъ! Европейскiй мiръ требовалъ отъ него, такъ сказать, отвѣта на вопросъ: суждено-ли ему погрязать вѣчно, все глубже и глубже, во лжи, зловонномъ гнiенiи, въ ненавистной проклятой мертвечинѣ, или-же онъ долженъ - какого бы напряженiя это ни стоило ему - отбросить отъ себя ложь, излечиться и жить?
Какъ извѣстно, вслѣдъ за реформацiею наступили великiя войны, распри, наступило всеобщее разъединенiе, и все это длилось до нашихъ дней и въ настоящее время далеко еще не завершилось вполнѣ. По этому поводу было высказано великое множество разныхъ сужденiй и обвиненiй. Несомнѣнно, всѣ эти распри представляютъ печальное зрѣлище; но въ концѣ концовъ какое отношенiе имѣютъ онѣ къ Лютеру и его дѣлу? Странно возлагать отвѣтственность за все на реформацiю. Когда Геркулесъ направилъ рѣку въ конюшни царя Авгiя, чтобы очистить ихъ, то, я не сомнѣваюсь, всеобщее замѣшательство, вызванное такимъ необычайнымъ обстоятельствомъ, было немалое, но я думаю, что въ этомъ повиненъ былъ не Геркулесъ, а кое-кто другой! Съ какими-бы тяжелыми послѣдствiями не была сопряжена реформацiя, но она должна была совершиться, она просто-на-просто не могла не совершиться. Всѣмъ папамъ и защитникамъ папъ, укоряющимъ, сѣтующимъ и обвиняющимъ, цѣлый мiръ отвѣчаетъ такъ: разъ навсегда - ваше папство стало ложью. Намъ нѣтъ дѣла до того, какъ прекрасно оно было нѣкогда, какъ прекрасно оно по вашимъ словамъ и въ настоящее время, мы не можемъ вѣрить въ него; всею силою нашего разума, даннаго намъ всевышнимъ небомъ для руководства въ жизни, мы убѣждаемся, что съ этихъ поръ оно потеряло свою достовѣрность. Мы не должны вѣрить въ него, мы не будемъ стараться вѣрить въ него, - мы не смѣемъ. Оно - ложно. Мы оказались-бы измѣнниками противъ подателя всякой истины, если бы осмѣлились признавать его за истину. Пусть же оно, это папство, исчезнетъ, пусть что-либо другое займетъ его мѣсто; съ нимъ мы не можемъ болѣе имѣть никакого дѣла. Ни Лютеръ, ни его протестантизмъ не повинны въ войнахъ; за нихъ отвѣтственны тѣ лживые кумиры, которые принудили его протестовать. Лютеръ поступилъ, какъ всякiй человѣкъ, созданный Богомъ, не только имѣетъ право поступать, но и обязанъ въ силу священнаго долга: онъ отвѣтилъ лжи, когда она спросила его: вѣришь-ли въ меня? - Нѣтъ! Такъ слѣдовало поступить во всякомъ случаѣ, даже не входя въ разсмотрѣнiе, чего это будетъ стоить. Я нисколько не сомнѣваюсь, что нашъ мiръ находится на пути къ единенiю, на пути къ умственной и матерiальной солидарности гораздо болѣе возвышенной, чѣмъ всякое папство и феодализмъ въ ихъ лучшую пору, что такое единенiе неизбѣжно наступитъ. Но, оно можетъ наступить и осуществиться лишь въ томъ случаѣ, если будетъ опираться на фактъ, а не на призракъ и видимость. До единенiя-же, обоснованнаго на лжи и предписывающаго людямъ творить ложь словомъ или дѣломъ, намъ во всякомъ случаѣ не должно быть никакого дѣла. Миръ? Но, вѣдь, животная спячка - также миръ; въ зловонной могилѣ - также миръ. Мы жаждемъ не мертвеннаго, а жизненнаго мира.
Отдавая однако должное несомнѣннымъ благамъ, которыя несетъ съ собою новое, не будемъ несправедливы къ старому. Старое также было нѣкогда истиннымъ. Во времена Данте не зачѣмъ было прибѣгать къ софизмамъ, самоослѣпленiю и всякаго рода другимъ безчестнымъ ухищренiямъ, чтобы считать его за истинное. Оно было тогда благомъ; нѣтъ, мало того, мы можемъ сказать, что сущность его заключаетъ въ себѣ непреходящее благо. Возгласъ: "Долой папство!" былъ бы безумiемъ въ ту пору. Говорятъ, что папство продолжаетъ развиваться и указываютъ при этомъ на увеличивающееся число церквей и т.д. Однако подобнаго рода аргументы слѣдуетъ считать самыми пустыми, какiе только когда-либо приводились. Крайне любопытный способъ доказательства: сосчитать немногiя папскiя капеллы, прислушаться къ нѣкоторымъ протестантскимъ словопренiямъ, - къ этой глухо жужжащей, снотворной глупости, которая до сихъ поръ величаетъ себя протестантской, - и сказать: смотрите, протестантизмъ мертвъ, папизмъ проявляетъ большую жизнедѣятельность, папизмъ переживетъ его! Снотворныя глупости, ихъ не мало, именующiя себя протестантскими, дѣйствительно мертвы; но протестантизмъ не умеръ еще, насколько мнѣ извѣстно! Протестантизмъ произвелъ за это время своего Гете, своего Наполеона, германскую литературу и французскую революцiю; все это - довольно замѣтные признаки жизненности для всякаго, кто не станетъ съ умысломъ закрывать себѣ глаза! Да, въ сущности говоря, что-же еще проявляетъ въ настоящее время жизнь, кромѣ протестантизма? Почти все остальное живетъ, можно сказать, исключительно гальванической, искусственной, а вовсе не долговѣчной и непосредственной жизнью.
Папство можетъ возводить новыя капеллы; и благо ему, - пусть оно такъ и поступаетъ до конца. Но папство не можетъ возродиться, какъ не можетъ возродиться язычество, въ которомъ также коснѣютъ до сихъ поръ нѣкоторыя страны. Въ самомъ дѣлѣ, въ данномъ случаѣ происходитъ тоже самое, что и во время морского отлива: вы видите, какъ волны колеблются здѣсь и тамъ на отлогомъ берегу; проходитъ нѣсколько минутъ,- вы не можете сказать, какъ идетъ отливъ; но посмотрите черезъ полчаса, гдѣ вода,- посмотрите черезъ полстолѣтiя, гдѣ ваше папство! Увы, если-бы нашей Европѣ не угрожала иная болѣе серьезная опасность чѣмъ возрожденiе бѣднаго, древняго папства! И Торъ также можетъ дѣлать усилiя, чтобы ожить... Самыя эти колебанiя взадъ и впередъ имѣютъ впрочемъ извѣстное значенiе. Бѣдное, старое папство не погибло еще окончательно, какъ погибъ Торъ; оно будетъ еще жить въ теченiи нѣкотораго времени; оно должно жить: старое, скажемъ мы, никогда не погибаетъ, пока все существенно хорошее, заключающееся въ немъ, не перейдетъ въ практику новаго. Пока еще возможно дѣлать хорошее дѣло, придерживаясь римско-католическаго исповѣданiя или, что то-же, пока еще возможно вести честную жизнь, слѣдуя ему, до тѣхъ поръ отдѣльные люди будутъ исповѣдывать его и слѣдовать ему, свидѣтельствуя тѣмъ о его жизненности. И оно будетъ до тѣхъ поръ мозолить глаза намъ, отвергающимъ его, пока мы также не усвоимъ и не осуществимъ въ своей жизни всей истины, заключающейся въ немъ. Тогда и только тогда оно потеряетъ всякую прелесть для людей. Оно имѣетъ извѣстный смыслъ и потому продолжаетъ существовать; пусть же оно существуетъ такъ долго, какъ можетъ.
Мы заговорили о войнахъ и кровопролитияхъ, наступившихъ вслѣдъ за реформацiей. Въ какомъ отношенiи къ нимъ находится Лютеръ? Отмѣчу, прежде всего, тотъ замѣчательный фактъ, что всѣ эти войны имѣли мѣсто послѣ его смерти. Вызванная имъ распря не переходила въ борьбу съ оружiемъ въ рукахъ, пока онъ былъ живъ. По моему мнѣнiю, этотъ фактъ свидѣтельствуетъ о его величiи во всѣхъ отношенiяхъ. Крайне рѣдко встрѣчаются люди, которые, вызвавъ громадное общественное движенiе, не погибали бы сами, подхваченные его волной! Такова обычная судьба революцiонеровъ. Лютеръ же оставался въ значительной степени полновластнымъ господиномъ вызванной имъ величайшей революцiи: протестанты всякаго положенiя и всякихъ профессiй обращались постоянно къ нему за совѣтами; и онъ провелъ эту революцiю мирнымъ путемъ, оставаясь неизмѣнно въ центрѣ ея. Чтобы достигнуть такого результата, человѣкъ долженъ обладать способностями настоящаго вождя; онъ долженъ умѣть проникать въ истинную суть дѣла при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, и отважно, какъ подобаетъ истинно сильному человѣку, держаться за нее, чтобъ и другiе истинные люди могли сгруппироваться вокругъ его. Иначе онъ не сохранитъ за собою руководящей роли. Необычайныя способности Лютера, сказывавшiяся въ его всегда ясныхъ и глубокихъ сужденiяхъ, въ его между прочимъ молчанiи, терпимости, умѣренности, представляютъ весьма замѣчательный фактъ въ виду тѣхъ обстоятельствъ, при которыхъ ему приходилось дѣйствовать.
Я упомянулъ о терпимости Лютера. Это была настоящая неподдѣльная терпимость: онъ различалъ, что существенно и что несущественно; несущественное онъ оставлялъ безъ вниманiя. Однажды къ нему обратились съ жалобой, что какой-то реформатскiй проповѣдникъ "не хочетъ проповѣдывать безъ рясы". Хорошо, отвѣтилъ Лютеръ; какой-же вредъ причиняетъ ряса человѣку? "Пусть онъ облачается въ рясу и проповѣдуетъ; пусть облачается, если онъ находитъ это удобнымъ для себя!". Его поведенiе во время дикаго разгрома иконъ въ Карлштадтѣ, въ дѣлѣ анабаптистовъ, въ крестьянской войнѣ свидѣтельствуетъ о благородной силѣ, не имѣющей ничего общаго съ жестокостью. Благодаря своему вѣрному взгляду, онъ всегда быстро угадывалъ, въ чемъ дѣло, и, какъ человѣкъ сильный и правдивый, указывалъ благоразумный выходъ, и всѣ люди слѣдовали за нимъ. Литературныя произведенiя Лютера характеризуютъ его съ такой же стороны. Правда, дiалектика его разсужденiй устарѣла для нашего времени; но читатель до сихъ поръ находитъ въ нихъ какую то особенную прелесть. И дѣйствительно, благодаря грамматически правильному слогу, они довольно удобочитаемы до сихъ поръ. Заслуга Лютера въ исторiи литературы громаднѣйшая, - его языкъ сталъ всеобщимъ литературнымъ языкомъ. Хотя его двадцать четыре фолiанта in quarto [лат. in quarto "в четвертую часть листа", старый печатный формат, когда на одном листе помещалось четыре листа книги.- Ф.З.] написаны нехорошо, но они вѣдь писаны спѣшно, съ цѣлями совершенно не литературными. Во всякомъ случаѣ я не читалъ другихъ книгъ, въ которыхъ чувствовалась бы подобная же могучая, неподдѣльная, скажу, благородная сила. Лютеръ поражаетъ васъ своей грубой правдивостью, неотесанностью, простотою, своимъ грубымъ, безъ всякой примѣси, чувствомъ и силой. Онъ брызжетъ во всѣ стороны свѣтомъ; его бьющiя по сердцу идiоматическiя фразы, кажется, проникаютъ въ самую сокровенную тайну вопроса. И вмѣстѣ съ тѣмъ - мягкiй юморъ, даже нѣжная любовь, благородство, глубина... Этотъ человѣкъ, несомнѣнно, могъ бы быть также и поэтомъ! Но ему предстояло не писать, а дѣлать эпическую поэму. Я считаю его великимъ мыслителемъ, на что дѣйствительно указываетъ уже величiе его сердца.
Рихтеръ говоритъ о языкѣ Лютера, что "слова его - полусраженiя". Въ самомъ дѣлѣ это такъ. Характерная особенность Лютера заключается въ томъ, что онъ могъ сражаться и побѣждать, что онъ представлялъ истинный образецъ человѣческой доблести. Тевтонская раса отличается вообще доблестью, это - ея характерная черта; но изъ всѣхъ тевтонцевъ, о которыхъ имѣются письменныя свидѣтельства, не было человѣка болѣе отважнаго, чѣмъ Лютеръ, не было смертнаго сердца дѣйствительно болѣе храбраго, чѣмъ сердце великаго реформатора. Вызовъ на поединокъ "чертей" въ Вормсѣ не былъ пустымъ бахвальствомъ съ его стороны, какъ это могло бы показаться въ настоящее время. Лютеръ вѣрилъ, что существуютъ черти, духи, обитающiе въ преисподней и постоянно подкарауливающiе человѣка. Въ своихъ сочиненiяхъ онъ часто возвращается къ этому предмету, что вызываетъ у нѣкоторыхъ жалкое зубоскальство. Въ Вартбургѣ, въ комнатѣ, гдѣ Лютеръ занимался переводомъ Библiи, показываютъ до сихъ поръ черное пятно на стѣнѣ, необычайное свидѣтельство необычайнаго поединка. Лютеръ переводилъ одинъ изъ псалмовъ; долгая работа и воздержанiе отъ пищи истощили его; онъ чувствовалъ общее разслабленiе. Какъ вдругъ передъ нимъ является какой-то гнусный призракъ съ неопредѣленными очертанiями; Лютеръ принялъ его за дьявола, пришедшаго помѣшать ему работать: онъ вскочилъ и бросилъ вызовъ сатанинскому исчадiю, пустивъ въ него чернильницу, и призракъ разсѣялся! Пятно, любопытная память многознаменательнаго событiя, сохранилось до сихъ поръ. Въ настоящее время любой аптекарскiй ученикъ можетъ сказать намъ, что слѣдуетъ думать объ этомъ привидѣнiи въ научномъ смыслѣ; но сердце человѣческое не можетъ доказать болѣе убѣдительнымъ образомъ своего безстрашiя, какъ бросивъ подобный дерзкiй вызовъ въ лицо самому аду: ни на землѣ, ни подъ землей нѣтъ такого страшилища, передъ которымъ оно сробѣло бы. Довольно таки безстрашное сердце! "Дьяволъ зналъ, пишетъ Лютеръ по поводу одного случая, что причиной въ данномъ случаѣ является вовсе не страхъ, испытываемый мною. Я видѣлъ и вызывалъ на борьбу безчисленное множество дьяволовъ". Герцогъ Георгъ, великiй лейпцигскiй недругъ его, "герцогъ Георгъ не сравняется съ дьяволомъ" - далеко ему до дьявола! "Если бы у меня было какое либо дѣло въ Лейпцигѣ, я поехалъ бы туда верхомъ, хотя бы на меня устремились цѣлые потоки герцоговъ Георговъ, потоки въ видѣ девятидневнаго непрекращающагося ливня". Не малая уйма герцоговъ, и онъ не страшится пуститься верхомъ на встрѣчу имъ!
Сильно заблуждаются тѣ, кто думаютъ, что отвага Лютера вытекла изъ жестокости, что это было одно только грубое, непокорливое упрямство и дикость. Многiе думаютъ такъ, но это далеко невѣрно. Дѣйствительно, бываетъ безстрашiе, происходящее отъ отсутствiя мысли или привязанностей, когда человѣкомъ овладѣваетъ ненависть и глупое неистовство. Мы не цѣнимъ особенно высоко отваги тигра! Другое дѣло Лютеръ. Нельзя придумать болѣе несправедливаго противъ него обвиненiя, чѣмъ подобное обвиненiе въ одномъ лишь свирѣпомъ насилiи; ибо это было самое благородное сердце, полное жалости и любви, какимъ въ дѣйствительности бываетъ всегда всякое истинно отважное сердце. Тигръ бѣжитъ передъ болѣе сильнымъ врагом; тигра мы не можемъ считать храбрымъ въ томъ смыслѣ, какой дается нами этому слову; онъ только свирѣпъ и жестокъ. Тогда какъ великому, дикому сердцу Лютера было знакомо трогательное, нѣжное дыханiе любви, нѣжное, какъ любовь ребенка или матери: дыханiе честное и свободное отъ всякаго ханжества, простое и безъискусственное въ своемъ выраженiи, чистое, какъ вода, просачивающаяся изъ скалы. А это угнетенное настроенiе духа, отчаянiе и самоотчужденiе, которое испытывалъ онъ въ дни юности, развѣ все это не было слѣдствiемъ того же необычайнаго, глубокомысленнаго благородства, слѣдствiемъ привязанностей, слишкомъ жгучихъ, слишкомъ возвышенныхъ? Такова судьба, постигающая всѣхъ людей, подобныхъ поэту Кауперу [Английский поэт XVIII в.- Wikipedia]. Для поверхностнаго изслѣдователя Лютеръ можетъ казаться человѣкомъ боязливымъ, слабымъ; скромность, привязчивая, трепещущая нѣжность составляли его главныя отличительныя черты. Такое сердце воодушевляется обыкновенно благородною отвагой, разъ оно, пылая небеснымъ огнемъ, принимаетъ вызовъ.
Въ Застольныхъ разговорахъ Лютера, посмертной книгѣ анекдотовъ и афоризмовъ, собранныхъ его друзьями, книгѣ наиболѣе интересной въ настоящее время изъ всѣхъ оставленныхъ имъ, заключается не мало цѣнныхъ данныхъ, такъ сказать, изъ первыхъ рукъ, характеризующихъ его, какъ человѣка. Поведенiе его у смертнаго одра младшей дочери, необычайно спокойное, величественное и любящее, производитъ самое трогательное впечатлѣнiе. Онъ покоряется тому, что его маленькая Магдалина должна умереть, но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ невыразимо страстно желаетъ, чтобы она жила; пораженный благоговѣйнымъ ужасомъ, онъ слѣдитъ въ своихъ мысляхъ за полетомъ ея маленькой души черезъ невѣдомыя царства. Да, онъ былъ пораженъ благоговѣйнымъ ужасомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ глубоко чувствовалъ свое несчастье (мы это ясно видимъ) и былъ искрененъ, ибо, несмотря на всѣ догматическiя исповѣданiя вѣры и символы, чувствовалъ, что все наше знанiе, все вообще возможное человѣческое знанiе есть собственно ничто. Его маленькая Магдалина будетъ съ Богомъ; такъ Богъ хочетъ; для Лютера, какъ и для другихъ великихъ людей, въ этой мысли также заключалось все; исламъ (т.е. мы должны подчиняться Богу.- Ф.З.) - все.
Однажды въ полночь онъ глядѣлъ на небо изъ своего уединеннаго Патмоса [Место ссылки апостола Иоанна.- Ф.З.], кобургскаго замка, и видѣлъ необъятно громадный сводъ, по которому плыли длинныя полосы облаковъ, - безмолвныя, вытянутыя, громадныя. Кто поддерживаетъ все это? "Никто изъ людей никогда не видѣлъ колоннъ, и однако небесный сводъ держится". Богъ поддерживаетъ его. Мы должны знать, что Богъ великъ, что Богъ благъ, и вѣрить въ тѣхъ случаяхъ, когда мы не можемъ видѣть.- Возвращаясь однажды изъ Лейпцига домой, онъ былъ пораженъ видомъ созрѣвшей жатвы: какимъ образомъ выросъ здѣсь этотъ золотисто-желтый злакъ на прекрасномъ, тонкомъ стеблѣ, свѣсивъ свою золотистую голову и волнуясь въ такомъ изобилiи? Разрыхленная земля, по милостивому соизволенiю Господа, произвела его еще разъ, произвела насущный хлѣбъ человѣка! Однажды вечеромъ при закатѣ солнца Лютеръ видѣлъ, какъ какая-то маленькая птичка мостилась на ночь въ Виттенбергскомъ саду. Выше этой маленькой птички, говоритъ Лютеръ, - звѣзды и глубокое небо цѣлыхъ мiровъ; однако она сложила свои маленькiя крылышки и спитъ; она съ полнымъ довѣрiемъ прилетѣла сюда на покой, какъ въ свой собственный домъ. Создатель и для нея также устроилъ домъ! И подобныхъ жизнерадостныхъ проявленiй вы встрѣчаете немало у Лютера: у него было по-истинѣ великое, свободное, человѣческое сердце. Обычная рѣчь его отличается безъискусственнымъ благородствомъ, идiоматичностью, выразительностью, неподдѣльностью. То тамъ, то здѣсь она блещетъ удивительными поэтическими красотами. Всякiй чувствуетъ, что это говоритъ его великiй братъ-человѣкъ. Лютеръ любилъ музыку, и въ этой привязанности сказались всѣ его глубокiя чувства и стремленiя. Онъ изливалъ въ звукахъ своей флейты то, чего его глубокое, дикое сердце не могло выразить словами. Черти, говоритъ онъ, бѣжали, заслышавъ его флейту. Съ одной стороны, вызовъ на смертный бой, а съ другой, необыкновенная любовь къ музыкѣ: таковы, я могу сказать, два противоположные полюса великой души; между ними помѣщается все великое.
По выраженiю лица Лютера, мнѣ кажется, мы можемъ уже судить, что это былъ за человѣкъ. Лучшiе портреты Кранаха изображаютъ дѣйствительно настоящаго Лютера. У него грубое простонародное лицо съ огромными надглазными дугами и бровями, подобными выступающимъ скаламъ, что служитъ обыкновенно выраженiемъ суровой энергiи; лицо, съ перваго взгляда производящее даже отталкивающее впечатлѣнiе. Однако на всѣхъ чертахъ его лежитъ печать какой-то дикой безмолвной скорби; въ особенности въ глазахъ свѣтится эта неподдающаяся описанiю меланхолiя, обычная спутница всякаго благороднаго возвышеннаго душевного движенiя, налагающая и на все остальное печать истиннаго благородства. Лютеръ, какъ мы сказали, умѣлъ смѣяться; но онъ умѣлъ также и плакать. Слезы также были его удѣломъ, слезы и тяжелый трудъ. Основу его жизни составляла грусть, серьезность. Въ послѣднiе дни своей жизни, послѣ всѣхъ трiумфовъ и побѣдъ, онъ говоритъ о себѣ изъ глубины сердца, что усталъ жить; онъ замѣчаетъ, что одинъ только Богъ можетъ и хочетъ управлять ходомъ вещей и что, быть можетъ, день Страшнаго Суда не далекъ. Для самого-же себя онъ желалъ только одного, чтобы Богъ избавилъ его отъ выпавшаго на его долю труда и послалъ-бы ему смерть и покой. Плохо понимаютъ Лютера тѣ, кто ссылается на вышеприведенныя слова съ цѣлью дискредитировать его. Лютеръ, скажу я, истинно великiй человѣкъ; великiй по уму, по отвагѣ, по любви и правдивости своей; я считаю его однимъ изъ наиболѣе достойныхъ любви и наиболѣе дорогихъ намъ людей. Онъ величествененъ, не какъ высѣченный изъ камня обелискъ, а какъ альпiйская скала! Простой, честный, самобытный, онъ поднялся вовсе не для того, чтобы быть великимъ, совсѣмъ не для того, совершенно съ иной цѣлью! О, да, этотъ неукротимый гранитъ подымаетъ высоко и мощно свою вершину къ небесамъ; но въ разсѣлинахъ его - ключи, прекрасныя зеленыя долины, усѣянныя цвѣтами! Настоящiй духовный герой и пророкъ, появившiйся еще разъ среди насъ! Истинный сынъ природы и дѣйствительности, которому будутъ признательны до небесъ прошедшiе, настоящiе и многiе послѣдующiе вѣка!
Лукасъ Кранахъ. Мартинъ Лютеръ
Текст перешел в общественное достояние.
Сверено по изданию: Герои и героическое въ исторiи. Публичныя бесѣды Томаса Карлейля. (Переводъ съ англiйскаго В.И.Яковенко). С.Петербургъ: Тип. Тов. "Общ. Польза", 1898.
О замеченных ошибках, неточностях, опечатках просьба сообщать по электронному адресу:
russianlutheran@gmail.com