Шишковъ (Александръ Семеновичъ) -

писатель и государственный дѣятель, родился въ 1754 г.

Орестъ Кипренскiй. Портретъ А.С.Шишкова
въ адмиральскомъ мундирѣ (1825)

О годахъ его дѣтства и о его первоначальномъ воспитаніи мы не имѣемъ никакихъ свѣдѣній, но весьма вѣроятно предположеніе біографовъ, что именно къ этому періоду жизни Шишкова нужно отнести первые зародыши тѣхъ патріотическихъ и религіозныхъ чувствъ, которыя такъ ярко проявляются въ позднѣйшей государственной и литературной дѣятельности Шишкова.

"Скорѣе всего,- говоритъ Стоюнинъ,- онъ воспитывался при тѣхъ же условіяхъ, при которыхъ воспитывались и нѣкоторые изъ его сверстниковъ, почтенныхъ дѣятелей въ общей русской жизни второй половины XVIII в., какъ, напримѣръ, Фонвизинъ, Державинъ и др. Въ нихъ развивались религіозное чувство и мысль подъ вліяніемъ чтенія церковныхъ книгъ, священной исторіи и Четiи-Минеи, а съ этимъ вмѣстѣ и ухо роднилось съ церковнымъ языкомъ; развивалась и любовь къ природѣ подъ вліяніемъ близкихъ отношеній къ ней, развивалась любовь къ человѣку подъ впечатлѣніями любящей родной семьи, развивалась любовь къ родинѣ подъ впечатлѣніемъ разсказовъ о славныхъ и громкихъ прошедшихъ временахъ Петра, подъ впечатлѣніемъ народныхъ пѣсенъ, а можетъ быть и звучныхъ одъ Ломоносова и другихъ стихотворцевъ".

Съ этой домашней подготовкой Шишковъ поступилъ въ морской кадетскій корпусъ, гдѣ былъ директоромъ его свойственникъ И.Л.Кутузовъ. Въ 1771 г. Шишковъ вышелъ въ гардемарины и былъ вмѣстѣ съ товарищами отправленъ въ Архангельскъ, а въ слѣдующемъ году произведенъ въ мичманы. Въ 1776 г. Шишковъ былъ назначенъ на фрегатъ "Сѣверный Орелъ", который долженъ былъ изъ Кронштадта провести кругомъ черезъ Средиземное море и Дарданеллы три другихъ корабля (подъ видомъ купеческихъ) въ Черное море. Путешествіе продолжалось цѣлыхъ 3 года, познакомило Шишкова съ тогдашнимъ положеніемъ Италіи, Греціи и Турціи. Характерно, что одно изъ этихъ путевыхъ впечатлѣній было первымъ импульсомъ враждебнаго отношенія къ французамъ, которое впослѣдствіи окрасило почти всю литературную дѣятельность Шишкова.

"Мы видѣли,- разсказываетъ онъ,- нѣсколько новѣйшихъ греческихъ часовенъ съ написанными на стѣнахъ ихъ изображеніями святыхъ и не могли надивиться буйству и злочестію безбожныхъ французовъ, которые, заходя иногда въ сей портъ, не оставили ни одной часовни безъ того, чтобы не обезобразить лицъ святыхъ и не начертать вездѣ насмѣшливыхъ и ругательныхъ надписей. Удивительно, до какой злобы и неистовства доводитъ развращеніе нравовъ! Пусть бы сами они утопали въ безвѣріи; но зачѣмъ же вѣроисповѣданіе другихъ, подобныхъ имъ христіанъ ненавидѣть? Для чего турки не обезобразили сихъ часовенъ? Для чего не иной языкъ читается въ сихъ гнусныхъ надписяхъ, какъ только французскій?"

По возвращеніи изъ заграничнаго плаванія Шишковъ былъ произведенъ въ лейтенанты и назначенъ въ морской кадетскій корпусъ для преподаванія гардемаринамъ морской тактики.

Къ этому времени относится начало литературныхъ занятій Шишкова: отчасти эти занятія связаны съ педагогическою службою Шишкова (переводъ французской книги "Морское искусство" и составленіе треязычнаго морского словаря), отчасти же ихъ можно считать результатомъ самостоятельнаго интереса Шишкова къ литературѣ. Къ послѣдней категоріи относятся переводъ французской мелодрамы "Благодѣянія пріобрѣтаютъ сердца" и нѣмецкой "Дѣтской библіотеки" Кампе . Послѣдняя книжка, состоявшая изъ нравоучительныхъ разсказовъ для дѣтей, въ стихахъ и въ прозѣ, имѣла большой успѣхъ, по ней долго обучали дѣтей грамотѣ.

"Книжка моя,- говорилъ Шишковъ,- простымъ своимъ слогомъ увеселяла дѣтей и наставляла ихъ въ благонравіи; они многіе изъ ней стихи наизусть читали, и родители ихъ принимали оную благосклонно, такъ что въ теченіе шестнадцати или семнадцати лѣтъ была она троекратно издана".

Къ начальному періоду литературной дѣятельности Шишкова относится небольшая пьеса "Невольничество", написанная въ 1780 г. для прославленія императрицы Екатерины, пожертвовавшей значительную сумму денегъ для выкупа въ Алжирѣ христіанскихъ невольниковъ.

Литературные и педагогическіе труды Шишкова были прерваны въ 1790 г. войною со Швеціей: въ чинѣ капитана второго ранга Шишковъ командовалъ фрегатомъ "Николай", который входилъ въ составъ эскадры Чичагова. Послѣ этой короткой и неудачной войны Шишковъ поселяется въ Петербургѣ и отдается научнымъ занятіямъ по морскому дѣлу. Въ 1793 г. былъ изданъ его переводъ "Морской тактики" и, поднеся эту книгу великому князю Павлу Петровичу, какъ генералъ-адмиралу, Шишковъ пріобрѣлъ его расположеніе, которое еще болѣе возрасло, когда Шишковъ согласился принять должность правителя канцеляріи по морской части при князѣ Зубовѣ только послѣ разрѣшенія великаго князя. По вступленіи на престолъ императоръ Павелъ немедленно произвелъ Шишкова въ капитаны 1 ранга, пожаловалъ ему 250 душъ въ Кашинскомъ уѣздѣ, затѣмъ произвелъ его въ эскадръ-маiоры и въ генералъ-адъютанты, но послѣ всѣхъ этихъ милостей Шишкова въ 1798 г. постигла опала: онъ былъ удаленъ отъ двора, при чемъ, однако, былъ произведенъ въ вице-адмиралы, пожалованъ орденомъ Анны I степени и назначенъ членомъ адмиралтейской коллегіи.

Въ 1801 г. Шишковъ привѣтствовалъ новаго императора радостною одою, но скоро оказалось, что люди его воззрѣній уже устарѣли, не подходили къ требованіямъ Александра. Послѣ учрежденія министерствъ и назначенія морскимъ министромъ Чичагова, Шишковъ явно выражаетъ свое несочувствіе нѣкоторымъ новымъ распоряженіямъ, за что опять подвергается опалѣ.

Устранившись такимъ образомъ отъ активнаго участія въ государственной жизни и ставъ въ ряды недовольныхъ, Шишковъ отдается литературнымъ занятіямъ, въ которыхъ его старовѣрство отчасти можетъ быть объясняемо и личными причинами. Выбранный еще въ 1796 г. въ члены Россійской академіи, Шишковъ углубился въ изученіе церковно-славянскаго языка, при чемъ руководился господствовавшимъ въ то время этимологическимъ направленіемъ. Подъ вліяніемъ подобныхъ занятій, онъ очень скоро сталъ смотрѣть на себя, какъ на авторитетнѣйшаго представителя филологіи, но когда, при удаленіи отъ государственныхъ дѣлъ, усилились его занятія лингвистическія, они обратились для него въ орудіе своеобразной націоналистической публицистики. Онъ былъ недоволенъ всякими нововведеніями, а ихъ было много.

"Онъ злобился,- говоритъ Стоюнинъ,- противъ молодыхъ администраторовъ, которые получили не русское воспитаніе; злобился противъ Карамзина, который не совсѣмъ благосклонно отнесся къ слогу прежнихъ русскихъ писателей, назвавъ его славяно-русскимъ, и который только за слогомъ новѣйшимъ призналъ нѣкоторую пріятность; злобился на него и за новыя идеи, которыя имъ вносились въ литературу, и за то, что нѣкоторыя новыя распоряженія администраціи оправдывались имъ въ новомъ его журналѣ".

Заботясь, какъ членъ Россійской академіи, о сохраненіи чистоты русскаго языка, Шишковъ рѣшился выступить противъ литературныхъ новшествъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и противъ источника этихъ новшествъ, противъ подражанія французамъ. На этотъ мотивъ онъ указываетъ въ своемъ знаменитомъ "Разсужденіи о старомъ и новомъ слогѣ россійскаго языка" (СПб., 1803). Повторяя въ сущности обычныя нападки литературы Екатерининскаго времени, Шишковъ говоритъ:

"Какое знаніе можемъ мы имѣть въ природномъ языкѣ своемъ, когда дѣти знатнѣйшихъ бояръ и дворянъ нашихъ отъ самыхъ юныхъ ногтей своихъ находятся на рукахъ у французовъ, прилѣпляются къ ихъ нравамъ, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно получаютъ вѣсь образъ мыслей ихъ и понятій, говорятъ языкомъ ихъ свободнѣе, нежели своимъ, и даже до того заражаются къ нимъ пристрастіемъ, что не токмо въ языкѣ своемъ никогда не упражняются, не токмо не стыдятся не знать онаго, но еще многіе изъ нихъ симъ постыднѣйшимъ изъ всѣхъ невѣжествомъ, какъ бы нѣкоторымъ украшающимъ ихъ достоинствомъ хвастаютъ и величаются. Будучи такимъ образомъ воспитываемы, едва силою необходимой наслышки научаются они объясняться тѣмъ всенароднымъ языкомъ, который въ общихъ разговорахъ употребителенъ; но какимъ образомъ могутъ они почерпнуть искусство и свѣдѣніе въ книжномъ или ученомъ языкѣ, толь далеко отстоящемъ отъ сего простаго мыслей своихъ сообщенія? Для познанія богатства, обилія, силы и красоты языка своего, нужно читать изданныя на ономъ книги, а наипаче превосходными писателями сочиненныя".

Отмѣчая этотъ недостатокъ "знатныхъ бояръ и дворянъ" и забывая, что изъ нихъ никто почти литературой не занимался, Шишковъ тѣмъ не менѣе здѣсь видитъ причину всякихъ нововведеній въ русской литературной рѣчи, причину пренебреженія къ церковно-славянскому языку, вслѣдствіе чего "въ нынѣшнихъ нашихъ книгахъ господствуетъ странный и чуждый понятію и слуху нашему слогъ". "Кто бы подумалъ,- восклицаетъ Шишковъ,- что мы, оставя сіе многими вѣками утвержденное основаніе языка своего (т.е. церковно-славянскій языкъ), начали вновь созидать оный на скудномъ основаніи французскаго языка". Пренебрежительно относясь къ церковно-славянскому языку, который, по мнѣнію Шишкова, тожественъ съ русскимъ, новые писатели цѣликомъ переносятъ французскія слова, составляютъ новыя слова и рѣченія по образцу французскихъ, придаютъ словамъ, уже прежде существовавшимъ, новое, не свойственное имъ значеніе.

"Между тѣмъ какъ мы занимаемся симъ юродливымъ переводомъ и выдумкою словъ и рѣчей, ни мало намъ несвойственныхъ, многія коренныя и весьма знаменательныя россійскія слова иныя пришли совсѣмъ въ забвеніе; другія, не взирая на богатство смысла своего, сдѣлались для непривыкшихъ къ нимъ ушей странны и дики; третьи перемѣнили совсѣмъ знаменованіе и употребляются не въ тѣхъ смыслахъ, въ какихъ съ начала употреблялись. Итакъ, съ одной стороны въ языкъ нашъ вводятся нелѣпыя новости, а съ другой - истребляются и забываются издревле принятыя и многими вѣками утвержденныя понятія: такимъ-то образомъ процвѣтаетъ словесность наша и образуется пріятность слога, называемая французами élégance!"

Для того, чтобы показать образцы хорошаго слога, Шишковъ въ свое "Разсужденіе" внесъ изъ Четьихъ-Миней житіе Минодоры, Митродоры и Нимфодоры, прибавилъ къ нему объяснительный словарь славянскихъ словъ, сравненіе Ломоносовской оды "Іовъ" съ книгой Іова. Благодаря такимъ добавленіямъ, сочиненіе Шишкова, какъ онъ самъ признавалъ, "вышло въ неустроенномъ видѣ и составѣ". Въ научномъ отношеніи это сочиненіе было весьма слабо, и для многихъ современниковъ ясна была несостоятельность нападокъ Шишкова на новое литературное направленіе, тѣмъ болѣе, что въ подкрѣпленіе этихъ нападокъ Шишковъ выставлялъ странную мысль о тождествѣ русскаго и церковно-славянскаго языковъ. Указавъ въ "Прибавленіи къ разсужденію о старомъ и новомъ слогѣ россійскаго языка" (СПб., 1804) разные промахи карамзинистовъ Макарова и Мартынова, Шишковъ издалъ въ 1810 г. разсужденіе "О краснорѣчіи Св. Писанія" и въ этомъ сочиненіи упорно отстаивалъ тожество стараго и новаго языковъ.

"Отколѣ,- спрашивалъ онъ,- родилась неосновательная мысль сія, что славенскій и русскій языкъ различны между собой? Ежели мы слово "языкъ" возьмемъ въ смыслѣ нарѣчія или слога, то, конечно, можемъ утверждать сію разность; но таковыхъ разностей мы найдемъ не одну, многія: во всякомъ вѣкѣ или полувѣкѣ примѣчаются нѣкоторыя перемѣны въ нарѣчіяхъ... Что такое русскій языкъ отдѣльно отъ славенскаго? Мечта, загадка. Не странно-ли утверждать существованіе языка, въ которомъ нѣтъ ни одного слова? Между тѣмъ, однакожъ, не взирая на сію несообразную странность, многіе новѣйшіе писатели на семъ точно мнимомъ раздѣленіи основываютъ словесность нашу".

Славянскій языкъ Шишковъ считаетъ языкомъ книгъ духовныхъ, а русскій - находитъ въ книгахъ свѣтскихъ. Въ этомъ и состоитъ вся разница двухъ языковъ, а поэтому нельзя ихъ такъ раздѣлять, какъ это дѣлаютъ новые писатели.

Свое "Разсужденіе о старомъ и новомъ слогѣ" Шишковъ черезъ министра народнаго просвѣщенія поднесъ государю и былъ осчастливленъ, по его словамъ, одобреніемъ; также "похвалили его усердіе и многія духовныя и свѣтскія особы", и ободренный этимъ сочувствіемъ, Шишковъ становится весьма дѣятельнымъ: съ 1805 г., по его мысли, Россійская академія издаетъ "Сочиненія и переводы", въ которыхъ онъ помѣщаетъ свои оригинальныя и переводныя статьи, свой переводъ Слова о Полку Игоревѣ и обширнѣйшій разборъ Слова.

Но все это казалось Шишкову недостаточнымъ для борьбы съ новыми писателями, даже его собственное "Разсужденіе" представлялось ему "малою каплею воды къ утушенію пожара", и онъ рѣшился образовать новую академію для подготовки молодыхъ писателей. Одинъ изъ его младшихъ современниковъ, Жихаревъ сообщаетъ объ этомъ слѣдующее:

"Шишковъ очень долго толковалъ о пользѣ, какую бы принесли русской словесности собранія, въ которыя бы допускались и приглашались молодые литераторы для чтенія своихъ произведеній, и предлагалъ Г.Р.Державину назначить вмѣстѣ съ нимъ поперемѣнно, хотя по одному разу въ недѣлю, литературные вечера, обѣщая склонить къ тому же А.С.Хвостова и сенатора И.С.Захарова, которыхъ домы и образъ жизни представляли наиболѣе къ тому удобствъ".

Такъ начались въ 1807 г. частныя собранія литераторовъ партіи Шишкова, а въ 1810 г. эти собранія стали публичными, подъ именемъ "Бесѣды любителей русскаго слова". Цѣлью "Бесѣды" (см. III, 628) было укрѣпленіе въ русскомъ обществѣ патріотическаго чувства при помощи русскаго языка и словесности: "торжество отечественной словесности, по замѣчанію одного современника, должно было предшествовать торжеству вѣры и отечества".

Чтобы вліять на публику, было предпринято изданіе "Чтеній въ Бесѣдѣ любителей русскаго слова", при чемъ матеріалъ для "Чтеній" доставлялся главнымъ образомъ Шишковымъ: здѣсь было напечатано упомянутое выше "Разсужденіе о красотахъ Св. Писанія", здѣсь же помѣщены "Разговоры о словесности" и "Прибавленія къ разговорамъ". Въ "Разговорахъ" была между прочимъ высказана любопытная мысль о важности изученія народныхъ пѣсенъ.

"Народный языкъ, очищенный нѣсколько отъ своей грубости, возобновленный и приноровленный къ нынѣшней нашей словесности, сблизилъ бы насъ съ той пріятною невинностiю, съ тѣми естественными чувствованіями, отъ которыхъ мы, удаляясь, дѣлаемся болѣе жеманными говорунами, нежели истинно краснорѣчивыми писателями".

Въ 1811 г. въ "Бесѣдѣ" было читано Шишковымъ "Разсужденіе о любви къ отечеству". Здѣсь онъ опять говорилъ о недостаткахъ русскаго воспитанія того времени.

"Воспитаніе,- доказывалъ Шишковъ,- должно быть отечественное, а не чужеземное. Ученый чужестранецъ можетъ преподать намъ, когда нужно, нѣкоторыя знанія свои въ наукахъ, но не можетъ вложить въ душу нашу огня народной гордости, огня любви къ отечеству, точно такъ же, какъ я не могу вложить въ него чувствованій моихъ къ моей матери".

"Народное воспитаніе есть весьма важное дѣло, требующее великой прозорливости и предусмотрѣнія. Оно не дѣйствуетъ въ настоящее время, но приготовляетъ счастіе или несчастіе предбудущихъ временъ, и призываетъ на главу нашу или благословеніе, или клятву потомковъ".

Въ "Разсужденіи" Шишкова чувствовалось сильнѣйшее возбужденіе патріотизма, а моментъ былъ именно такой, когда подобное возбужденіе должно было стать особенно цѣннымъ. Приближалась тяжелая година Отечественной войны, и императоръ Александръ, прочитавъ "Разсужденіе о любви къ отечеству", рѣшилъ снова призвать Шишкова къ дѣламъ, хотя и не былъ вообще расположенъ къ нему за его рѣзкія рѣчи и дѣйствія въ прежнее время.

"Я читалъ разсужденіе ваше о любви къ отечеству,- сказалъ Александръ Шишкову. - Имѣя таковыя чувства, вы можете быть ему полезны. Кажется, у насъ не обойдется безъ войны съ французами, нужно сдѣлать рекрутскій наборъ; я бы желалъ, чтобы вы написали о томъ манифестъ".

Это порученіе соединено было съ назначеніемъ Шишкова на должность государственнаго секретаря, 9 апрѣля 1812 г., на мѣсто удаленнаго Сперанского. Съ этого момента наступаетъ для Шишкова кипучая дѣятельность: императоръ беретъ его съ собою въ Вильну и, находясь при арміи, Шишковъ пишетъ всѣ важнѣйшіе приказы и рескрипты. Такъ, имъ написаны знаменитые приказъ арміямъ и рескриптъ графу Салтыкову о вступленіи непріятеля въ Россію. Первый заключается словами:

"не нужно мнѣ напоминать вождямъ, полководцамъ и воинамъ нашимъ объ ихъ долгѣ храбрости. Въ нихъ издревле течетъ громкая побѣдами кровь славянъ. Воины! Вы защищаете вѣру, отечество, свободу. Я съ вами. На зачинающаго Богъ!"

Въ рескриптѣ патріотическій тонъ еще сильнѣе:

"не остается мнѣ иного, какъ поднять оружіе и употребить всѣ врученные мнѣ Провидѣніемъ способы къ отраженію силы силою. Я надѣюсь на усердіе моего народа и храбрость войскъ моихъ. Будучи въ нѣдрахъ домовъ своихъ угрожаемы, они защитятъ ихъ съ свойственною имъ твердостью и мужествомъ. Провидѣніе благословитъ праведное наше дѣло. Оборона отечества, сохраненіе независимости и чести народной принудило насъ препоясаться на брань. Я не положу оружія, доколѣ ни единаго непріятельскаго воина не останется въ царствѣ моемъ".

Эти слова произвели глубокое впечатлѣніе на всю Россію, и тѣ же чувства вызывались дальнѣйшими распоряженіями, редактированными Шишковымъ: это были - воззваніе и манифестъ о всеобщемъ ополченіи, манифесты и рескрипты по ополченіямъ, извѣстіе объ оставленіи Москвы русскими войсками, заключавшееся словами:

"Боже Всемогущій! Обрати милосердыя очи Твои на молящуюся Тебѣ съ колѣнопреклоненіемъ россійскую церковь! Даруй поборающему по правдѣ вѣрному народу Твоему бодрость духа и терпѣніе! Сими да восторжествуетъ онъ надъ врагомъ своимъ, да преодолѣетъ его, и, спасая себя, спасетъ свободу и независимость царей и царствъ!"

Патріотическое увлеченіе Шишкова выражалось въ гнѣвныхъ обличительныхъ рѣчахъ противъ французовъ, которыхъ онъ уподоблялъ даже "сліянію тигра съ обезьяной", въ обличеніяхъ духа подражанія русскаго общества, и при такомъ увлеченіи возможны бывали порой несогласія между императоромъ и государственнымъ секретаремъ. Такъ было съ "извѣстіемъ изъ Москвы", занятой французами.

"Написавъ сіе,- разсказываетъ Шишковъ,- подумалъ я, что бумага моя не можетъ пріятна быть государю, потому что упреки сіи (русскому обществу), если не прямо, то отчасти на него падаютъ. Мысль сія остановила меня. Но когда же,- подумалъ я опять,- и дать ему это почувствовать, какъ не при нынѣшнихъ обстоятельствахъ? Ободренный симъ размышленіемъ, рѣшился я идти къ нему; но прежде, нежели начать читать, сказалъ ему: государь, я не умѣю иначе говорить, какъ то, что чувствую. Позвольте мнѣ попросить васъ выслушать бумагу мою до конца, не прерывая чтенія оной. Послѣ того сдѣлайте съ нею, что вамъ будетъ угодно. - Онъ обѣщалъ это, и я началъ читать. По окончаніи чтенія, взглянувъ на него, примѣтилъ я въ лицѣ его нѣкоторую краску и смущеніе. Онъ, помолчавъ нѣсколько, сказалъ мнѣ: "такъ, правда, я заслуживаю сію укоризну"".

Если таково бывало иногда положеніе Шишкова по отношенію къ самому государю, то съ министрами и другими знатными лицами у него нерѣдко происходили крупныя столкновенія и пререканія. Но началось отступленіе французовъ, въ декабрѣ императоръ отправился въ Вильну, а за нимъ послѣдовалъ Шишковъ. Въ Вильнѣ онъ былъ пожалованъ орденомъ Александра Невскаго, при чемъ въ Высочайшемъ рескриптѣ было сказано: "за примѣрную любовь къ отечеству".

Въ 1813 г. Шишковъ сопровождалъ армію въ заграничномъ походѣ. Въ Прагѣ онъ познакомился съ знаменитымъ славистомъ аббатомъ Добровскимъ, а также съ этого времени начинаются его сношенія съ разными западно-славянскими учеными. При своемъ наивномъ этимологическомъ направленіи въ изученіи языка Шишковъ не могъ цѣнить по достоинству этихъ новыхъ знакомыхъ, его отношенія къ нимъ отличаются покровительственнымъ характеромъ, онъ рекомендуетъ имъ свои корнесловные домыслы (по которымъ, напримѣръ, слова грѣхъ, городъ, гордость, громъ и т.п. производились отъ слова гора),- они какъ бы соглашаются съ нимъ, но съ ихъ стороны видна иронія по отношенію къ примитивной филологіи Шишкова. Тѣмъ не менѣе Шишковъ основательно судитъ о важности для Россіи изученія славянства, какъ это обнаружилось при назначеніи его министромъ народнаго просвѣщенія.

Въ 1814 г. императоръ Александръ назначилъ Шишкова членомъ государственнаго совѣта, а годомъ ранѣе - президентомъ Россійской академіи. Какъ членъ государственнаго совѣта Шишковъ рѣзко проводилъ свои убѣжденія консервативно-патріотическаго характера: онъ представлялъ планъ новаго устройства цензуры, критиковалъ проектъ гражданскаго уложенія, составленный Сперанскимъ, защищалъ крѣпостное право, отрицательно отзывался о дѣятельности министерства народнаго просвѣщенія, говоря: "кажется, какъ будто всѣ училища превратились въ школы разврата, и кто оттуда ни выйдетъ, тотчасъ покажетъ, что онъ совращенъ съ истиннаго пути, и голова у него набита пустотою, а сердце самолюбіемъ, первымъ врагомъ благоразумія". Какъ президентъ Россійской академіи, Шишковъ продолжалъ борьбу съ новыми писателями, усердно работалъ надъ своимъ корнесловіемъ, проводилъ традиціи "Бесѣды любителей русскаго слова".

15-го мая 1824 г. Шишковъ былъ назначенъ министромъ народнаго просвѣщенія и главноуправляющимъ дѣлами иностранныхъ исповѣданій. Въ первомъ же засѣданіи главнаго правленія училищъ Шишковъ высказалъ, что министерство должно прежде всего оберегать юношество отъ заразы

"лжемудрыми умствованіями, вѣтротлѣнными мечтаніями, пухлою гордостью и пагубнымъ самолюбіемъ, вовлекающимъ человѣка въ опасное заблужденіе думать, что онъ въ юности старикъ, и чрезъ то дѣлающимъ его въ старости юношею".

"Науки,- говорилъ министръ,- изощряющія умъ, не составятъ безъ вѣры и безъ нравственности благоденствія народнаго... Сверхъ того, науки полезны только тогда, когда, какъ соль, употребляются и преподаются въ мѣру, смотря по состоянію людей и по надобности, какую всякое званіе въ нихъ имѣетъ. Излишество ихъ, равно какъ и недостатокъ, противны истинному просвѣщенію. Обучать грамотѣ весь народъ или несоразмѣрное числу онаго количество людей принесло бы болѣе вреда, чѣмъ пользы. Наставлять земледѣльческаго сына въ риторикѣ было бы пріуготовлять его быть худымъ и безполезнымъ или еще вреднымъ гражданиномъ".

При первомъ же докладѣ государю Шишковъ просилъ Высочайшаго позволенія составить планъ, "какіе употребить способы къ тихому и скромному потушенію того зла, которое хотя и не носитъ у насъ имени карбонарства, но есть точно оное, и уже крѣпко разными средствами усилилось и распространилось". Министерство просвѣщенія онъ обвинялъ не только въ попустительствѣ, но даже "во всякомъ покровительствѣ и ободреніи нравственнаго зла подъ названіемъ духа времени". Усилена была цензура, для которой выработанъ крайне суровый уставъ; преслѣдовались библейскія общества за распространеніе "карбонарскихъ и революціонныхъ книгъ", въ число которыхъ попалъ даже катехизисъ Филарета за то, что въ нем тексты Св.Писанія были приведены по-русски.

Однако, преобразованіе народнаго просвѣщенія не могло быть закончено Шишковымъ: 25-го апрѣля 1828 г. онъ былъ уволенъ отъ должности министра "по преклонности лѣтъ и по разстроенному здоровью". Хотя и были за нимъ сохранены должности члена государственнаго совѣта и президента Россійской академіи, общественная дѣятельность Шишкова съ этого момента можетъ считаться законченною. Онъ погрузился въ свои филологическія занятія, не имѣвшія никакого научнаго значенія и потерявшія даже тотъ боевой общественный характеръ, какой они имѣли раньше. Умеръ Шишковъ въ 1841 г.

См. "Собраніе сочиненій и переводовъ А.С.Шишкова" (СПб., 1818-39) Ч.1 ; Ч.2 ; Ч.3 ; Ч.4 ; Ч.5 ; Ч.6 ; Ч.7 ; Ч.8 ; Ч.9 ; Ч.10 ; Ч.11 ; Ч.12 ; Ч.13 ; Ч.14 ; Ч.15 ; Ч.16 ; Ч.17 ; "Записки, мнѣнія и переписка адмирала Шишкова" (изд. Киселева и Ю.Самарина, Берлинъ, 1870) Т.1 ; Т.2 ; "Собраніе Высочайшихъ манифестовъ, грамотъ, указовъ и пр. 1812-1816 гг. Издалъ А.С.Ш." (СПб., 1816); С.T.Аксаковъ, "Воспоминанія о Шишковѣ" ("Сочиненія", т.I); Жихаревъ, "Дневникъ чиновника" ("Отечественныя Записки", 1855); Стоюнинъ, "А.С.Ш." (СПб., 1880); Кочубинскій, "Начальные годы русскаго славяновѣдѣнія" (Одесса, 1878); Сухомлиновъ, "Исторія Россійской академіи" (т.VII); Шильдеръ, "Императоръ Александръ I" (СПб., 1899); Рождественскій, "Историческій обзоръ дѣятельности Министерства Народнаго Просвѣщенія" (СПб., 1902).

[Бороздинъ А.К. Шишковъ / Энциклопедическiй словарь. Т.XXXIXa. Шенье - Шуйскiй монастырь. Издатели: Ф.А.Брокгаузъ (Лейпцигъ), И.А.Ефронъ (С.-Петербургъ).- С.-Петербургъ: Типографiя Акцiонернаго Общества Брокгаузъ-Ефронъ, 1903.- С.611-615]

А.С.Пушкинъ. Второе посланiе цензору.

На скользкомъ ​поприщѣ​ Тимковскаго наслѣдникъ,
Позволь обнять тебя, мой прежній собесѣдникъ!
Недавно, тяжкою цензурой угнетенъ,
Послѣднихъ, жалкихъ правъ безъ милости лишенъ,
Со всею братіей гонимый совокупно,
Я, вспыхнувъ, говорилъ тебѣ немного крупно;
Потѣшилъ языка ​бранчивую​ ​свербежъ​;
Но извини меня: мнѣ было невтерпежъ.
Теперь, въ моей глуши журналы раздирая,
И бѣдной братіи ​стишонки​ разбирая
(Теперь-же мнѣ читать охота и досугъ),
Обрадовался я, по нимъ ​замѣтя​ вдругъ
Въ тебѣ и правила и мысли образъ новый.
Ура! ты заслужилъ вѣнокъ себѣ лавровый
И твердостью души, и смѣлостью ума.
Какъ изумилася поэзія сама,
Когда ты разрѣшилъ, по милости чудесной,
​Завѣтныя​ слова: божественный, небесный -
И ими назвалась (для риѳмы) красота,
Не оскорбляя ​тѣмъ​ ужъ Господа-Христа.
Но что-же вдругъ тебя, скажи, перемѣнило
И нрава твоего кичливость усмирило?
Свои посланія хоть очень я люблю,
Хоть знаю, что прочелъ ты жалобу мою;
Но, подразнивъ тебя, я перемѣной сѣю
Пріятно изумленъ, гордиться не посмѣю.
Отнесся я къ тебѣ по долгу своему;
Но мнѣ-ль исправить васъ? Нѣтъ, вѣдаю, кому
​Сей​ важной новостью обязана Россія:
Обдумавъ наконецъ намѣренья благія,
Министра честнаго нашъ добрый царь избралъ:
​Шишковъ​ уже наукъ ​правленье​ воспріялъ.
​Сей​ старецъ дорогъ намъ: онъ блещетъ средь народа
Священной памятью двѣнадцатаго года;
Одинъ въ толпѣ вельможъ онъ русскихъ музъ любилъ:
Ихъ, незамѣченныхъ, созвалъ, соединилъ;
Отъ хлада нашихъ дней укрылъ онъ лавръ единый
Осиротѣлаго вѣнца Екатерины.
Онъ съ нами сѣтовалъ, когда святой ​отецъ​,
Омара да Гали пріявъ за образецъ,
Въ угодность Господу, себѣ во ​утѣшенье​,
Усердно заглушить старался ​просвѣщенье​.
Благочестивая, смиренная душа
Карала чистыхъ музъ, спасая ​Бантыша​,
И помогалъ ему ​Магницкій​ благородный,
Мужъ твердый въ правилахъ, съ душою превосходной,
И даже бѣдный мой ​Кавелинъ​-дурачекъ,
Креститель ​Галича​, Магницкаго дьячекъ.
И вотъ, за ​всѣ​ грѣхи, въ чьи ​пакостныя​ руки
Вы были преданы, ​печальныя​ науки!
Цензура, вотъ кому подвластна ты была!

Но полно! мрачная година протекла,
И ярче ужъ горитъ свѣтильникъ просвѣщенья.
Я, съ перемѣною ​несчастнаго​ правленья,
Отставки цензоровъ, признаться, ожидалъ;
Но, самъ не знаю какъ, ты, видно, устоялъ.
И такъ я поспѣшилъ пріятелей поздравить,
А между ​тѣмъ​ совѣтъ на память имъ оставить:

Будь строгъ, но будь уменъ. Не просятъ у тебя,
Чтобъ ​всѣ​ ​законныя​ преграды ​истребя​,
Все мыслить, говорить, печатать безопасно
Ты нашимъ господамъ позволилъ самовластно.
Права свои храни по долгу своему;
Но скромной истинѣ, но мирному уму
И даже глупости, невинной и довольной,
Не заграждай пути заставой своевольной.
И если ты въ плодахъ ​досужнаго​ пера
Порою не найдешь великаго добра,
Когда не видишь въ нихъ безумнаго разврата,
Престоловъ, алтарей и нравовъ супостата,
То, славы автору желая отъ души,
Махни, мой другъ, рукой и ​смѣло​ подпиши.

1824 г.

[Пушкинъ А.С. Полное собранiе сочиненiй въ одномъ томѣ. С.-Петербургъ: Типографiя Товарищества "Общественная Польза", 1899.- С.537]